подробно высказаться по всем деталям следствия и суда, я прошу при проверке нашего дела обратить внимание на следующие факты:
1. Обвинение против всех нас совершенно не подтверждается свидетельскими показаниями т. к. ни одного свидетеля в суд вызвано не было. При ознакомлении с делом я также не видел свидетельских показаний о нашей антисоветской деятельности.
2. Наша «Антисоветская деятельность» практически никакими конкретными делами не подтверждается, наоборот все мы были на самом лучшем счету по месту своей работы и отлично справлялись с возложенными на нас обязанностями.
Допущенные мною финансовые злоупотребления не могут быть отнесены к разряду политических преступлений, тем более, что у меня имеются смягчающие эту вину обстоятельства, которые следствие умышленно не отражало на допросах.
Все обвинения в представлении военных отсрочек мастерам спорта общества Спартак так же отпали, ввиду того, что таковые отсрочки были узаконены Правительством СССР.
3. Следствию не удалось привести ни одной причины в силу которой у всех осужденных по нашему делу могли бы сложиться антисоветские настроения. Напротив было установлено, что все мы выходцы из пролетарских семей, всем своим благополучием обязанные только советской власти и потому, естественно люди, обязанные быть глубоко благодарными этой власти. Попытки следствием объяснить наши антисоветские высказывания влиянием на меня бывшего Секретаря ЦК ВЛКСМ Косарева А. В. не оправдались, так как этот вымысел был отклонен Военной Коллегией, так же как и наше якобы желание ждать прихода немцев в Москву.
4. Таким образом против нас остаются только наши личные ложные «признания» и оговоры, добытые следствием при помощи таких методов, которые вероятно достаточно известны Военной Прокуратуре и при помощи которых арестованные Берией люди признавали себя виновными в тягчайших преступлениях, никогда ими не совершенных. Другие обвиняемые по нашему делу сами расскажут как их принуждали к ложным показаниям, в отношении же меня лично была произведена в действие следующая система.
А) В течении очень длительного периода меня допрашивали ежедневно с 10 часов вечера до 6 часов утра, не давая при этом сидеть и тем более спать, сопровождая побоями всякие попытки в этом направлении. Затем каждое утро меня возвращали в камеру внутренней тюрьмы, где с 6 часов утра до 10 часов вечера спать по уставу не разрешается. В результате этой «несложной» практики я по 8—10 суток оставался совершенно без сна т. к. в камере находился на особо строгом режиме и под тщательным надзором специальных смотрителей. Затем «руководство» вызывало меня в виде особой «милости» давало мне возможность проспать три-четыре часа с тем, чтобы пытка отсутствием сна затем началась снова и так было до тех пор пока я, находясь на грани сумасшествия, не оказался и физически и морально сломленным, лишенным возможности сопротивляться и здраво мыслить.
Б) В камеру со мной был посажен провокатор, который назвался прокурором Новосибирской области Ягодкиным Александром Александровичем, арестовали якобы за то, что он скрыл свое немецкое происхождение. Этот человек, под влияние которого я в ви-
ду своего болезненного состояния попал, прикрываясь своим юридическим опытом и знаниями отредактировал все мои «политические признания», склонив меня к этому утверждениями, что другого выхода у ме — ня нет.
Его логика сводилась кратко к тому, что в военное время когда немцы под Москвой, лиц заподозренных в политических преступлениях или расстреливают или в случае их «чистосердечного признания» раскаяния, посылают на фронт.
Он, как прокурор, утверждал, что:
«я и мои братья, раз удалось оформить ордера на наш арест, как люди известные общественности не можем рассчитывать на освобождение, так как тогда за наш арест будут отвечать те, кто нас посадил»;
«что нас осудят безразлично от того, сознаемся мы или нет, вся разница только в том, что при отсутствии сознания нас будут судить особое совещание, решения которого не могут быть обжалованы. Лучше поэтому ложно сознаться, попасть в суд, а затем через год два после окончания войны обжаловать решение суда. Хотя этого делать не придется, так как суд обязательно направит всех вас на фронт, в том случае если следствие приложит к делу благоприятную на каждого из вас характеристику
Зарабатывайте в первую очередь такую характеристику от следствия так как от него зависит буквально все, а суд простая формальность…»
«знайте, что статья 58 пункт 10 самая легкая во всех отношениях, обвиненные по ней всего лишь „болтуны“, и поэтому просто не разумно бороться со следствием, так вы уже признали себя виновными в финансовых злоупотреблениях, за что вам грозит наказание значительно большее».
В) Все это, а также угрозы генерала Эсаулова арестовать мою жену в случае если я не сознаюсь в политических преступлениях вынудили меня дать ложные показания на себя и других лиц, арестованных по делу
Мною руководила при этом вера в обещание отправить нас на фронт данное по словам Эсаулова Берией в том случае если «мы выкинем камень из-за пазухи и сознаемся в наших антисоветских преступлениях».
Г) Должен при этом добавить, что я в это время от всех издевательств был тяжело болен расстройством
вестибулярного аппарата и фурункулезом, почти потерял возможность ходить и со слов следователя знал, что братья мои находятся в таком же положении и что у Андрея от «нажима следствия» парализована нога и рука.
«не жалеете себя, пожалейте хотя бы их…» вот что ежедневно твердили мне руководители следствием.
Д) Прежде, чем я начал оговаривать себя и других, я долго пытался найти защиту от незаконных методов допросов, но все мои попытки потерпели полный крах.
Я писал заявление на имя Берии, Прокурора СССР и других лиц, но все эти заявления со смехом показывались мне следователем, утверждавшим, что Берия и Меркулов лично следят за моим поведением и считают его бл… и недостойным члена партии…
Меня водили по кабинетам высшего начальства якобы Кабулова, Федотова и других на показ, как правило скрывая от меня с кем я имел разговоры. Не знал я и того, что на моих допросах, как сказал мне следователь, в г. Ульяновске, якобы присутствовал прокурор Рогинский, хотя помню, что никогда неизвестные мне люди сидели в кабинете генерала Эсаулова при его разговорах со мной.
Но все это было уже в период, когда я был сломлен и послушно выполнял то, что хотелось следствию.
Е) Добившись от меня ложного признания в политических преступлениях («Старостиных вряд ли нужно было сажать за хозяйственные дела») генерал Эсаулов, прикрываясь желанием ускорить дело и нашу отправку на фронт, а так же «избавить моих братьев от ненужных страданий» стал требовать от меня таких переговоров с ним, и другими обвиняемыми, которые бы заставили и тех признать себя виновными.
В его кабинете и были проведены все, совершенно не оформлявшиеся записями, мои переговоры по очереди с каждым братом и другими обвиняемыми, при которых я склонил каждого из них к тому, чего никогда не было, т. е. в «средактированных» Яблочкиным для меня антисоветских разговорах.
Обычно на другой день все это оформлялось официальными очными ставками. Вот таким образом в деле «сошлись подтверждения друг друга» все наши ложные показания.
Широко практиковалась не только переписка заново и в другой редакции протоколов допросов, но и
уничтожение целого ряда протоколов. Все это мотивировалось желанием уничтожить «ненужную шелуху».
5. На суде обвиняемые Леута, Архангельский, Сысоев и другие виновными себя не признали и пытались вскрыть некоторые, указанные выше обстоятельства предварительного следствия, обвиняя меня в оговорах, однако это не увенчалось успехом, так как во-первых у них не хватило смелости сказать все до конца, а во-вторых я, потеряв веру в возможность доказать истину и надеясь, что «раскаяние» даст
