как вдруг раздался легкий треск: плававшая в медной чашке свеча потонула в расплавленном воске, зловонный чад распространился по всему чердаку, пламя угасло. Жильбер оказался в полной темноте.
Все произошло так стремительно, что не было никакой возможности исправить положение. Чтение Жильбера было прервано на середине, и он чуть было не разрыдался от ярости. Выронив стопку страниц на фасоль, которую он перед тем сгреб в кучу возле постели, он улегся на циновке и, несмотря на досаду, вскоре крепко уснул.
Молодой человек спал так, как спится только в восемнадцать лет; он не проснулся даже от скрипа висячего замка, на который Жак запер накануне дверь чердака.
Солнце давно поднялось. Открыв глаза, Жильбер увидел хозяина дома, бесшумно входившего в комнату.
Он сейчас же опустил глаза на рассыпанную фасоль и раздерганные по листику бумажные мешки.
Жак проследил за его взглядом.
Жильбер почувствовал, как краска стыда заливает ему щеки, и растерянно пробормотал:
— Здравствуйте, сударь!
— Здравствуйте, друг мой, — отвечал Жак. — Хорошо ли вам спалось?
— Спасибо, сударь.
— Вы, случаем, не сомнамбула?
Жильбер не знал, что такое сомнамбула, однако понял, что Жак ждет объяснений по поводу высыпанной из мешков фасоли.
— Да, сударь, я понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете, — пролепетал он, — да, я совершил преступление и признаю свою вину, но я считаю, что это поправимо.
— Разумеется. А почему ваша свеча догорела?
— Я долго не спал.
— Почему?
— Я читал.
Жак еще более подозрительным взглядом окинул захламленный чердак.
— Меня так заинтересовал вот этот первый листок, на который я взглянул совершенно случайно… — отвечал Жильбер, кивнув на раздерганный по листику мешок, — ведь вы, сударь, так много знаете, вы, должно быть, можете сказать, из какой это книги?
Жак бросил небрежный взгляд на страницы и пробормотал:
— Понятия не имею.
— Это, разумеется, роман, и какой!..
— Думаете, роман?
— Да, потому что там рассказывается о любви, как в настоящих романах, с той лишь разницей, что язык этой книги гораздо лучше.
— Однако я вижу внизу на этой странице слово «Исповедь». Мне кажется…
— Что?
— Что это, возможно, невыдуманная история.
— Да нет, что вы! Человек не мог бы так рассказать о самом себе. Его признания слишком откровенны, его суждения чересчур беспристрастны.
— А мне кажется, что вы ошибаетесь, — с живостью возразил старик, — автор, напротив, хотел представить миру человека таким, каким его создал Бог.
— Так вы знаете, кто автор этой книги?
— Ее написал Жан Жак Руссо.
— Руссо? — с восхищением воскликнул молодой человек.
— Да. Здесь несколько разрозненных страниц из его последней книги.
— Стало быть, этот бедный, неизвестный, необразованный молодой человек, почти попрошайничавший на больших дорогах, которые он исходил пешком, и есть Руссо? Тот самый, что стал впоследствии автором «Эмиля» и «Общественного договора»?
— Да, он самый. Впрочем, нет, — с непередаваемым выражением грусти говорил старик, — нет, это не тот Руссо, автор «Общественного договора» и «Эмиля»: это человек, разочаровавшийся в мире, в жизни, в славе, даже отчасти в Боге. Другой же Руссо… тот, что пишет о госпоже де Варанс, — юноша, вступающий в жизнь тем путем, каким приходит на землю утренняя заря, это ребенок со своими радостями и надеждами. Между двумя этими Руссо — пропасть, им никогда не суждено соединиться… Их разделяют три десятилетия несчастий!..
Старик сокрушенно покачал головой, опустил руки и глубоко задумался.
Жильбер казался растерянным.
— Так, значит, приключение с мадемуазель Галлей и мадемуазель Графенрид не выдумка? И он на самом деле так пылко любил госпожу де Варане? Значит, это правда, что обладание любимой женщиной опечалило его, вместо того чтобы осчастливить, как он того ожидал? Разве все это не восхитительный обман? — спросил молодой человек.
— Мой юный друг! — отвечал старик, — Руссо никогда не лгал. Вспомните его девиз «Vitam impendere vero».
— Я ею встречал, но так как я не знаю латыни, то не смог его понять.
— Это значит: «Жизнь правде посвящать».
— Неужели возможно, — не унимался Жильбер, — чтобы человека, начавшего с того, с чего начинал Руссо, полюбила прекрасная дама, знатная дама? О Господи! Да это дает надежду, которая может свести с ума тех, кто, будучи выходцем из таких же низов, как Руссо, посмел поднять голову!
— Вы, вероятно, влюблены и видите совпадение между своим положением и положением Руссо?
Жильбер покраснел, но не ответил на вопрос.
— Далеко не все женщины похожи на госпожу де Варанс, — проговорил он, — среди них встречаются и гордячки и недотроги, так что любить их было бы чистым безумием.
— Тем не менее, молодой человек, — отвечал старик, — подобные случаи не раз выпадали на долю Руссо.
— О да! — вскричал Жильбер. — На то он и Руссо! Конечно, если бы в моей душе тлела хотя бы искорка пламени, бушевавшего в его сердце и воспламенившего его гений…
— Так что же?
— Тогда я бы себе сказал, что нет такой женщины, даже самой знатной, которая могла бы со мной сравниться, а пока я ничто, пока у меня нет уверенности в будущем, пока я смотрю на окружающих снизу вверх и у меня разбегаются глаза. Ах, как бы я хотел поговорить с Руссо!
— Зачем?
— Я бы у него спросил, сумел ли бы он подняться до госпожи де Варанс, если бы она сама не снизошла до него? Я бы его спросил: «Что если бы вам отказали в обладании, так вас опечалившем? Не стали бы вы его тогда добиваться, пусть даже…»
Молодой человек замолчал.
— Пусть даже?.. — подхватил старик.
— Пусть даже ради этого вам пришлось бы пойти на преступление?
Жак вздрогнул.
— Должно быть, жена проснулась, — сказал он, обрывая разговор, — пойдемте-ка вниз. Кстати, начинать работать никогда не рано. Идемте, молодой человек, идемте.
— Вы правы, — отвечал Жильбер, — простите, сударь, я увлекся. Но, знаете, бывают такие разговоры, от которых я словно пьянею; некоторые книги приводят меня в восторженное состояние, а подчас меня посещают мысли, от которых я готов сойти с ума.
— Так вы влюблены, — заметил старик.
Жильбер ничего не ответил. Он принялся сгребать фасоль во вновь сколотые из страниц мешки. Жак не стал ему мешать.
— У вас не очень-то роскошная комната, — молвил старик, — зато здесь есть самое для вас необходимое. А если бы вы к тому же поднялись пораньше, то имели бы возможность через окно подышать
