— Не думаю. Впрочем, остановитесь; раз Жильбер поднялся, значит, нас могут увидеть другие.
В это время Жильбер в ужасе бросился бежать прочь: увидев Филиппа и Бальзамо вместе, он почувствовал, что погиб.
— На что же вы решились, сударь? — спросил Бальзамо.
— Если у вас в самом деле такая сильная воля, что вы можете заставить мадемуазель выйти к нам, то проявите волю как-нибудь иначе, — вопреки собственному желанию попросил Филипп, подпав под магнетическое обаяние, которое Бальзамо распространял вокруг себя. — Не стоит вызывать мою сестру на открытое место: здесь кто угодно может услышать ваши вопросы и ее ответы.
— Поздно! — ответил Бальзамо, схватив молодого человека за руку и указывая на окно коридора, в котором появилась Андре в белом одеянии; лицо ее было строго; повинуясь приказанию Бальзамо, она собиралась спуститься по лестнице.
— Остановите, остановите ее! — воскликнул испуганный Филипп.
— Хорошо, — согласился Бальзамо.
Граф протянул руку и тотчас остановил девушку.
Словно ожившая статуя, она повернулась и пошла к себе в комнату.
Филипп бросился за ней. Бальзамо последовал за ним.
Филипп ворвался в комнату Андре почти в одно время с ней и, схватив сестру за плечи, поспешил ее усадить.
Спустя некоторое время в комнату вошел Бальзамо и притворил за собой дверь.
Несмотря на то, что граф появился почти вслед за Филиппом, некто третий успел проскользнуть раньше него и скрылся в комнате Николь, отлично понимая, что от предстоящего разговора зависит его жизнь.
Этим третьим был Жильбер.
CXLVIII
РАЗОБЛАЧЕНИЕ
Бальзамо запер входную дверь и появился на пороге комнаты, когда Филипп разглядывал сестру с испугом, к которому примешивалось любопытство.
— Вы готовы, шевалье? — спросил граф.
— Да, сударь, — пролепетал Филипп, дрожа всем телом.
— Итак, мы можем задавать вашей сестре вопросы?
— Да, пожалуйста, — тяжело дыша, чтобы избавиться от стеснения в груди, согласился Филипп.
— Прежде чем начать, я прошу вас внимательно посмотреть на вашу сестру.
— Я и так не свожу с нее глаз.
— Вы полагаете, она спит?
— Да.
— Следовательно, она не понимает, что здесь происходит?
Филипп ничего не ответил, он лишь с сомнением покачал головой.
Бальзамо подошел к камину, зажег свечу и поднес ее к лицу Андре: та продолжала смотреть не мигая.
— Да, да, она спит, это ясно, — подтвердил Филипп, — но что за странный сон, Боже мой!
— Итак, я сейчас начну задавать ей вопросы, — продолжал Бальзамо. — Впрочем, нет, раз вы боитесь, что я могу позволить себе нескромный вопрос, то расспрашивайте ее сами, шевалье.
— Да я пытался только что с ней говорить и даже дотронулся до нее, но она меня не слышит и, кажется, ничего не чувствует.
— Это потому, что между вами еще не установились необходимые для этого отношения. Сейчас я вас сведу.
Бальзамо взял Филиппа за руку и вложил ее в руку Андре.
Девушка тотчас улыбнулась и прошептала:
— A-а, это ты, брат?
— Вот видите, теперь она вас узнаёт, — заметил Бальзамо.
— До чего все это странно!
— Спрашивайте! Теперь она будет вам отвечать.
— Если она ничего не могла вспомнить после пробуждения, как же она вспомнит во сне?
— В этом и состоит одно из таинств науки.
Вздохнув, Бальзамо отошел в угол комнаты и сел в кресло.
Филипп по-прежнему не двигался, держа Андре за руку. Он никак не решался начать допрос, который должен был подтвердить его бесчестье и открыть имя виновного, которому, возможно, Филипп не мог бы отомстить.
Андре находилась в состоянии, близком к трансу, хотя лицо ее было скорее безмятежно, чем выражало какое-либо чувство.
Трепеща от волнения, Филипп повиновался выразительному взгляду Бальзамо и приготовился.
Однако по мере того, как он размышлял о своем несчастье, лицо его омрачалось, Андре тоже стала хмуриться и вдруг обратилась к нему:
— Да, ты прав, брат, это большое несчастье для всей семьи.
Андре передала, таким образом, его мысль, прочитав ее в сердце брата.
Филипп не ожидал такого начала и вздрогнул.
— Какое несчастье? — спросил он, не зная, что на это ответить.
— Ты прекрасно знаешь, брат, о чем я говорю.
— Заставьте ее отвечать, сударь, и она все расскажет.
— Как же я могу ее заставить?
— Стоит вам только пожелать, и все произойдет само собой.
Филипп посмотрел на сестру, продолжая сосредоточенно думать о своем. Андре покраснела.
— Ах, Филипп, как это дурно с твоей стороны! Почему ты полагаешь, что Андре тебя обманула?
— Значит, ты никого не любишь? — спросил Филипп.
— Никого.
— Стало быть, мне предстоит наказать не соучастника, а преступника?
— Я тебя не понимаю, брат.
Филипп взглянул на графа, словно желая услышать его мнение.
— Поторопите ее, — посоветовал Бальзамо.
— Поторопить?..
— Да, спросите прямо!
— Я не могу не щадить ее целомудрия — ведь это ребенок!
— Можете быть спокойны: когда она проснется, она все забудет.
— Да сможет ли она ответить на мои вопросы?
— Вы хорошо видите? — спросил Бальзамо у Андре.
Андре вздрогнула при звуке его голоса и повернула в сторону Бальзамо голову, хотя глаза ее по- прежнему ничего не выражали.
— Я все вижу. Впрочем, я видела бы лучше, если бы меня спрашивали вы.
— Ну что ж, сестра, если ты все видишь, расскажи мне в подробностях о той ночи, когда ты лишилась чувств, — попросил Филипп.
— Почему бы вам, сударь, не начать с тридцать первого мая? Мне кажется, у вас также были сомнения относительно того дня. Сейчас самое время узнать все сразу.
