этой конуре нас уже не будет, слышишь, Андре? Наконец-то я выберусь из Таверне, и как кстати! Что за славный человек этот колдун! По правде сказать, я становлюсь суеверным. Живей поворачивайся, Ла Бри, увалень ты эдакий!
— Сударь, мне пришлось двигаться ощупью: в замке не осталось ни одной свечи.
— Кажется, самое время отсюда сбежать, — пробормотал барон.
XVII
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛУИДОРОВ НИКОЛЬ
Вернувшись к себе в комнату, Андре снова начала поспешно готовиться к отъезду. Николь с радостью помогала ей, и в конце концов обе забыли об утренней размолвке.
Андре, улыбаясь, незаметно наблюдала за Николь, и ей приятно было сознавать, что ей не придется прощать служанку.
«Она хорошая, добрая девушка, — думала Андре, — преданная и благодарная. Как у всех людей, у нее есть свои слабости. Не стоит обращать на это внимания!»
А Николь — она была не из тех служанок, что не обращают внимание на выражение лица своей госпожи, — сразу заметила все увеличивающуюся доброжелательность Андре и ее спокойный и довольный вид.
«Какая же я глупая! — подумала она. — Из-за этого мерзавца чуть не поссорилась с мадемуазель, которая берет меня с собой в Париж, а в Париже почти всем удается устроить свою судьбу».
Было очевидно, что при таком взаимном расположении они должны вот-вот заговорить.
Андре начала первой.
— Уложите кружева в коробку, — сказала она.
— В какую коробку, мадемуазель? — спросила горничная.
— Вам лучше знать! Разве у нас нет коробок?
— Конечно, есть. Я только сейчас вспомнила о коробке, которую мне дала мадемуазель; она у меня в комнате.
И Николь так стремительно бросилась за коробкой, что Андре решила все забыть.
— Да это же твоя коробка, — сказала она Николь, когда та вернулась, — она может тебе понадобиться, дитя мое.
— Но, мадемуазель, она вам больше нужна, пусть она будет ваша.
— Когда собираются обзавестись хозяйством, всегда чего-нибудь не хватает. И сейчас как раз тот момент, когда она больше нужна тебе.
Николь покраснела.
— Тебе нужны коробки, — продолжала Андре, — чтобы уложить свадебный наряд.
— Мадемуазель, — возразила Николь, кокетливо покачивая головой, — мое приданое нетрудно будет уложить, оно много места не займет.
— Почему ты так думаешь? Если ты выйдешь замуж, Николь, я хочу, чтобы ты была не только счастлива, но и богата.
— Богата?
— Да, богата, соответственно твоему положению, конечно.
— А что, мадемуазель нашла мне в мужья откупщика?
— Нет, но я приготовила для тебя приданое.
— Мадемуазель не шутит?
— Ты же знаешь, что у меня в кошельке!
— Да, мадемуазель, двадцать пять настоящих луидоров.
— Ну так вот, Николь, они твои.
— Двадцать пять луидоров! Но это же целое состояние! — вскрикнула Николь, приходя в восторг.
— Тем приятнее для меня, если ты говоришь это серьезно, бедняжка.
— И мадемуазель дарит мне эти двадцать пять луидоров?
— Да, я тебе их дарю.
Сначала Николь была удивлена, затем ее охватило волнение, потом на глаза навернулись слезы — она бросилась к Андре и поцеловала ей руку.
— Как ты думаешь, твой муж будет доволен? — спросила мадемуазель де Таверне.
— Еще бы ему не быть довольным! — ответила Николь. — Я в этом не сомневаюсь.
Она подумала, что Жильбер не хотел на ней жениться, так как боялся нищеты, а теперь, когда она стала богатой, она, возможно, покажется этому честолюбцу более привлекательной. Она тут же дала себе слово, что разделит с ним небольшое приданое, полученное от Андре. Николь хотела, чтобы он был обязан ей, таким образом она могла бы привязать его к себе и спасти от гибели. Планы Николь были поистине великодушны. Недоброжелательный наблюдатель заметит, конечно, в ее щедрости намек на гордость, а вместе с тем и потребность унизить того, кто уже заставил ее однажды испытать унижение.
Отвечая этому пессимисту, мы утверждаем, что в тот момент ее любовь брала верх над расчетливостью.
Андре наблюдала за Николь.
— Бедное дитя, — со вздохом прошептала она. — Если бы не ее заботы, она могла бы быть счастлива.
Услышав эти слова, Николь вздрогнула. Пред взором легкомысленной девушки предстал Эльдорадо, где она видела себя разодетой в шелка и кружева, увешанной бриллиантами и окруженной любовью — словом, все то, о чем Андре, почитавшая за счастье спокойную жизнь, никогда даже и не думала.
Но Николь отвела взгляд от этого пурпурно-золотистого видения, которое как мираж стояло у нее перед глазами.
Она устояла перед соблазном.
— Я и здесь могу найти свое счастье, мадемуазель, — сказала она. — Будь, что будет.
— Подумай хорошенько, дитя мое.
— Хорошо, мадемуазель, я подумаю.
— Будь благоразумной, устраивай свое счастье по-своему, но не делай глупостей.
— Да, мадемуазель. А теперь наступило время, когда я могу признать, что вела себя глупо и чувствую себя виноватой, но речь идет о любви, поэтому я прошу мадемуазель простить меня.
— Так ты в самом деле любишь Жильбера?
— Да, госпожа. Я… я любила его, — ответила Николь.
— Невероятно! Что тебя в нем привлекало? Как только мне доведется его увидеть, нужно будет получше рассмотреть этого сердцееда.
Николь посмотрела на Андре с сомнением. Что скрывалось за словами Андре: тонкое лицемерие или простая наивность?
«Андре, может быть, в самом деле ни разу не взглянула на Жильбера, — думала Николь, — но уж Жильбер-то наверняка обратил на Андре внимание».
Прежде чем изложить свою просьбу, она хотела разузнать все подробности.
— Жильбер не едет с нами в Париж, госпожа?
— А зачем? — возразила Андре.
— Но…
— Жильбер не слуга, он не может быть управляющим в Париже. Николь, дорогая моя! Бездельники в Таверне подобны птицам, которые порхают с ветки на ветку в саду или сидят на изгородях вдоль дороги. Как бы ни была скудна земля, она их прокормит. Но бездельник в Париже обходится слишком дорого, и там мы не сможем допустить, чтобы он ничего не делал.
— А если я все-таки выйду за него замуж… — прошептала Николь.
— Ну что ж, Николь, если ты выйдешь за него замуж, ты останешься с ним в Таверне, — решительно
