Он ушел, отвратив лицо, И лицо его — молнийный блеск. Он ушел, отвратив лицо, Отвергая звучащую речь. Полупрозрачная мгла Вилась и клубилась вокруг, Полупрозрачная мгла Одевала, касаясь, его Нечеловеческий рост, Нечеловеческий шаг. Небо, горы, поля Слились, как вода, в одно. Своды и почва слились Неразличимо в одно. 1966

6. Горный дух. Вячеслав Иванов

Должно быть, шел 1918 год, бесхлебный, смещенный, перевернутый. Мы, четыре девицы, решили ехать за мукой по Курской жел[езной] дор[оге]. Мена вещей на еду была в те времена самой эффективной мерой в борьбе с голодом. Зима, холод, ранняя тьма, вокзал, толкотня, неразбериха, поезд «Максим Горький», который неизвестно когда придет, когда пойдет. Подговорили высокого солдата за деньги помочь нам взобраться в телячий вагон. Он шел по платформе большими, решительными шагами и казался нам героем. Мы бежали за ним. Он подвел нас к составу поезда, постоял, махнул рукой и скрылся. Наша мзда ему обошлась без труда.

Мы вернулись домой, обогащенные горьким опытом. Но мне стало плохо. «Красная морда», — говорила неприязненно старшая сестра, когда мы вечером собирались с книгами у единственной лампы. А я пылала в жару, еще не сознавая, что я тяжело больна. Обнаружился брюшной тиф. Спали в комнате с Катей, и ночью я ее будила. Помню тяжелые бредовые кошмары. Под стулом сидели два злорадных темнокожих мальчишки — не то негры, не то чертенята. Они пели. И я не знала, как от них избавиться.

Лечил знакомый фильский доктор, прозванный Генрих-птицелов. Косу мне сбрил тупой бритвой фабричный мастер Филипп Степанович.

Когда я поправилась, то оказалось, что на свете совершенно нечего делать. Сидела у окна.

Еще в чепце на бритой голове я пришла в Большой Афанасьевский переулок на Арбате к Вячеславу Иванову. Это была дерзость, но я искала жизни.

Вот примерно тот стихотворный багаж, который я рискнула ему показать.

Песенка воде Плененному тоской чужда вода и дети. Вода и дети никогда не лгут. Мне легче жить, как дождь раскинет сети, В домах наладит ласковый уют. Смеркается. Уж смотрят дети сонно. Водой горячей замутнен стакан. И шутит дед, внезапно умиленный, И кружит сердце сладостный туман. Дождь В сырой осенний день не требуют, а просят. Спешат ручьи, волнуясь, как ревнивые, А девушки бесцельно чешут косы, Милей красавиц в дождик некрасивые. Свет лампы радостен, как возвращение, Измученный, взяв книгу, улыбается. Под сильный дождь смягчаются движенья, И все прощается, легко Прощается. Сегодня Какой сегодня тусклый свет И едкая ненужность слез, И сухость мыслей и волос. И я даю себе совет — Любить покойный синий цвет, За все, за все благодаря. Ведь мне уж не тринадцать лет, Желать обид и рыжих кос, И ассирийского царя. Перед снегом И умный вечер ничему не верит, И самый хитрый — с болью лицемерит, У тучи жутко поседелый край. Одна лишь бабушка слепая верит в рай. И холодея, как спасенья, снег зову. В такой же миг Бог сотворил сову.

Были тогда Богородичные темы, как опыт познанья высших сфер.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату