полагалось быть несколько одномерными, они появились в моей книге как «типичные представители» клана врачей, выполняли иллюстративную, заранее определенную функцию. Я буду рад, если вы найдете не слишком уплощенным Петю-оруженосца, он и был таким, не зря его так жалела и по своему, по детски любила моя дочь. Но теперь моя задача становится неимоверно сложной — я хочу рассказать о действительно неодномерных людях, о загадках эмиграции, рассказать о тех, кто так и остался тайной или хотя бы покрытыми загадочным ореолом.
Часто их тайна была проста и рукотворна. Мы просто мало или ничего не знали об этих людях, а о себе они не рассказывали или преподносили такие истории, что лучше бы они промолчали. Иногда они приоткрывали что-то из своего прошлого, но после этого так быстро исчезали, что оставался только маленький фрагментик их судьбы, а также догадки, и предмет для сплетен в узком кругу. Их было не так уж много, большинство промелькнувших были хрустально ясны с первого взгляда, каким бы загадочным флером они себя не окружали. Скажем два Василия — заурядные криминалы разной степени криминальности. Один — обычный преступник (даже не мафиози), бежавший из Израиля. Там по его следам шла полиция в связи с убийством полицейского. Он успел прославиться и в Южной Африке, когда украл сына хозяина русского кафе-клуба «Ношерс» (о нём и о многом другом в коротких историях) и требуя выкупа возил его в багажнике, пока не был схвачен полицией. Он благополучно отсиживает срок за киднапинг и незаконное владение оружием в Преторийской тюрьме и на свободу, думаю, не рвется, так как вместо свободы, будет отправлен в Израиль, где его с нетерпением ожидает новый суд.
Другой Вася на свободе, по-моему даже ни разу не был арестован. Видимо он был просто умнее, хотя и оставался криминалом — стоило с ним поговорить. Сейчас, как мне рассказывали, он стал респектабельным бизнесменом и ведет дело, точно соответствующее его характеру — краткосрочные долги с процедурой выколачивания. С этого, говорят, начинали почти все американские мафиози.
Но всё же обещал рассказать о загадках. Что ж их было не слишком много, но след в нашем мире они оставили. Мимолетный след остался после странного визита весьма странного человека. Он пришёл к нам, когда мы прожили всего дней десять в новой стране. Мы ещё не пришли в себя и слабо пытались нащупать ориентиры в таком сложном мире. Он представился Игорем, сказал, что закончил Тернопольский (по- моему) политехнический и приехал в Африку в поисках работы. Он расспрашивал о чём-то, я рассказывал то, что знал и в частности посоветовал преподавателя английского языка. Она жила в том же доме, я ходил к ней учить английский, так как прекрасно понимал, что только знание языка дает некоторые шансы. Игорь поблагодарил и ушёл, исчез навсегда из нашей жизни. Где же загадка? А вот где — через пару дней я спросил ту самую преподавательницу: приходил ли к ней Игорь.
«Приходил — сказала она — только я ему совершенно не нужна. У него прекрасный английский, лондонское произношение и практически без акцента».
Лондонское произношение у инженера из Тернополя?!
Это загадка маленькая, таких загадок можно набрать с дюжину — кто был тот таинственный старик в летний знойный день появившийся в «Chabad House» в зимнем пальто и шапке. Без документов, без денег, он ночью спал в Претории на вокзале, а днем приезжал в Йоганнесберг. Зачем? Он не смог объяснить. Он был несомненно сумасшедшим, но загадку оставил — как он попал в Южную Африку? Не пешком же пришёл. Зачем он сюда приехал?
А Гиви? Маленький проходимец грузин, в свои 19–20 лет объехавший почти всю Европу и побывавший до Южной Африки в Израиле, Швейцарии, Англии и еще бог знает где. Что его толкало на эти путешествия? Любопытство? Жажда нового? Как он зарабатывал себе на жизнь? Зарабатывал ли? Он исчез и оставил загадку своих путешествий.
Были тайны и посерьезнее. Были нераскрытые загадки характеров, поступков, дел и мыслей. Я не умею придумывать, изобретать — пишу только то, что вижу и знаю, и себя-то самого понимаю неважно, а других… Иногда это легче, часто просто не хватает времени.
О двух таких неразгаданных мною характерах я и хочу рассказать в следующей главе.
Но сперва короткие истории.
Случилось это незначительное событие в феврале или марте 1992 года. Ближе к вечеру мы с сыном шли откуда-то домой по улице Претория в Хиллброу (тот кто знает реалии современной Южной Африке всплеснет руками, но тогда это было еще возможно), о чем то беседовали и вдруг услышали сзади — «Привет, ребята!» и это на чистом русском.
Мы обернулись ожидая увидеть такого же бедолагу-бедолагу-эмигрантано нас окружали только черные лица. Одно из этих лиц расплылось в ослепительную улыбку и на таком же безукоризненном русском языке спросило: «Как дела?»
Мы что-то пробормотали, обменялись парой незначащих фраз и разошлись. Мы отправились домой, а черное лицо в кафе «Ношерс», как выяснилось впоследствии.
В 1991–92 годах новые русские эмигранты облюбовали это маленькое, насквозь прокуренное помещение с несколькими столиками у окон, баром в углу и телевизором на стойке, который показывал советские фильмы 20-летней давности. Хозяином кафе был тоже бывший советский подданный, впоследствии — гражданин Израиля и как утверждала молва ещё и Парагвая. Запасные паспорта имели в те предреволюционные годы очень многие и таким людям откровенно завидовали. Он заправлял своим кафе с небольшой помощью двух сыновей, которые предпочитали проводить время в обществе весьма разношёрстных посетителей, что и привело впоследствии одного из них в багажник криминала Васи.
Русскоязычный чёрный разговорившийся с нами на улице был частым гостем клуба «Ношерс» и был там известен под именем «Негр-Петя». Блестящее знание русского языка объяснялось его славным революционным прошлым. В мрачные годы апартеида он вынужден был эмигрировать и АНК направил его учиться в Россию. Уже не помню в какой институт его поступили, но он его успешно закончил. Закончил и поступил учиться еще куда-то, так ему понравилось в России. Обладатель двух дипломов в 1989 или 1990 году вернулся на родину и обнаружил, что в общем-то он никому не нужен. Его поселили в «Понти» наверное дали какое-то пособие на первое время, но работы не было и единственным утешением для него было в кругу новых друзей по русскому клубу с грустью вспоминать, как хорошо ему жилось в студенческом общежитии, какие хорошие у него были друзья и особенно подруги. Он превосходно рассказывал русские анекдоты, любил смотреть русские фильмы и пить русскую водку… Куда он делся, к кому прибился после закрытия «Ношерса» я ей богу не знаю.
Чем хороша эмиграция — можно начать совсем другое прошлое. Всё равно тебя никто не знает и рассказы твои проверить не может. Хочешь — стань «менеджером по маркетингу», хотя какой к чёрту «маркетинг» в бывшей совдепии в конце 80-х.
Приехал один странный человек со свастикой наколотой на груди и явно антисемитским прошлым, глядь — превратился в ортодоксального еврея.
Двигался по внутренним южно-африканским орбитам одно время высокий, мужественный эмигрант с открытым добрым лицом. Звали его по-моему Миша и познакомились мы с ним, когда он вошел в бизнес одного нашего польского знакомого. Бизнес был в общем-то несложный, нести в африканерские фермерские массы пламя высокого искусства, а точнее продавать в глубинке мазню слепленную где-то в Гонконге, под маркой настоящих картин.
Дело было несложное и при умении болтать языком довольно прибыльное.
Африканеры в Лувры, как правило не ходили, Рембранты им были не по карману, а тут картина, причем большая, да еще и в раме, да и подпись художника — все чин по чину.
С одной их подписей произошёл забавный случай у одного их продавцов картин. Он сам, с удовольствием об этом рассказывал.
Он приехал в один городок в центре «nowhere» и с образцами прекрасного постучался в один дом. Хозяин дома рассматривал картины, потом с сожалением сказал:
«Все хорошо, жаль у вас нет картин Филаретто, а вообще-то его собираю!»
Нужно сказать, что подписи на картинах делались тоже в Гонконге и набор их был достаточно небольшой, главное — это не должна было быть имя реального художника, кому нужны лишние неприятности, обвинения в подделке.
