направлении у Ставки испрашивался месячный срок. В числе других просьб наиболее существенными были две: пополнить фронты боеприпасами и довести численность дивизий до пяти-шести тысяч человек. Со всем этим Ставка согласилась, и мы с еще большей энергией взялись за дело…
Апрельское наступление в Прибалтике с рубежа реки Нарвы и восточных подступов к Пскову, Острову, Идрице, Полоцку и Витебску снова оказалось малорезультативным. Фронты продвинулись незначительно, и поражения противнику, на которое мы рассчитывали, нанести не удалось» [110] .
19 апреля рано утром я вылетел в Великие Луки, в районе которых располагались тылы фронта. Близ командного пункта фронта не было аэродрома, могущего принять самолет С-47. Из Великих Лук в район несколько западнее оз. Ужо, где в с. Богданове располагался командный пункт и штаб фронта, я перелетел на самолете По-2, который мог сесть на небольшой площадке. Здесь меня встретил начальник штаба фронта генерал-лейтенант Л.М. Сандалов [111] , комендант штаба и другие офицеры. С Леонидом Михайловичем мы встретились как старые соратники, я хорошо знал его по Брянскому фронту, где он в мою бытность командующим этим фронтом был начальником оперативного отдела. В дальнейшем он оставался на этом фронте уже в должности начальника штаба (управление Брянского фронта в октябре 1943 г. стало управлением Прибалтийского, а затем 2-го Прибалтийского). Л.М. Сандалов, богато одаренный от природы человек, хорошо и всесторонне подготовленный штабной работник, к этому времени вырос в военачальника большого оперативного кругозора.
В последние годы жизни, прикованный к постели после авиационной аварии, Леонид Михайлович Сандалов успешно занимается литературным трудом, выпустил несколько интересных книг. Последняя из них, «Трудные рубежи» [112] , посвящена как раз его деятельности на 2-м Прибалтийском фронте. Она предельно сжата и касается почти исключительно личных впечатлений автора.
Было около 2-х часов пополудни, когда мы приехали в Богданово. Машина остановилась около пятистенной колхозной избы, рубленной из добротного сосняка, здесь располагался пункт управления командующего фронтом. Вскоре сюда пришли вызванные дежурным командующий фронтом М.М. Попов и член Военного совета Н.А. Булганин. С Маркианом Михайловичем Поповым мы встретились тепло. Нас связывали с ним воспоминания о совместной работе под Сталинградом, когда он в конце битвы был моим заместителем и командующим 5-й ударной армией. Булганин встретил меня холодно. Дело в том, что еще в период моего командования 4-й ударной армией в начале 1942 г., когда Булганин был представителем Ставки ВГК на Западном фронте, мы с ним как-то не поладили.
После обмена обычными приветствиями на вопрос Маркиана Михайловича: «С какими вестями приехали к нам?» – я подал ему решение ГКО. Прочитав документ, он молча передал его Булганину. Стоит ли говорить, как неприятно подействовало содержание этой бумаги на обоих генералов. Начавшийся было разговор наш оборвался. Булганин, не сказав ни слова, быстро вышел из избы. Маркиан Михайлович же, напряжением воли отбросив неприятное раздумье, спросил меня, что будем делать дальше? Я предложил встретиться в этом же помещении через пару часов, после этого пригласил к себе Сандалова, чтобы посоветоваться с ним о ближайшей работе и отдать необходимые распоряжения. Я попросил его подготовить приказ о моем и В.Н. Богаткина вступлении в должности и вызвать к 12 часам завтрашнего дня на совещание командующих войсками и членов военных советов армий, заместителей командующего фронтом, командующих родами войск, начальников служб и некоторых других генералов и офицеров. Пока Леонид Михайлович выполнял это указание, я заслушал доклад начальника оперативного отдела штаба фронта генерал-майора Сергея Ивановича Тетешкина [113] , который кратко ознакомил меня с составом и состоянием войск фронта. В состав 2-го Прибалтийского фронта в этот период входили следующие объединения: 1-я ударная армия, 10 -я гвардейская армия, 3-я ударная армия, 22-я армия, 15-я воздушная армия, 5-й танковый корпус, 3-й гвардейский кавалерийский корпус и 43-я Латышская стрелковая дивизия.
Пока С.И. Тетешкин, не вдаваясь в подробности, характеризовал состояние этих войск, вернулся Маркиан Михайлович Попов. В военное время для передачи войск требовалось соблюдение минимальных формальностей. Ими мы и ограничились. Не создавая никаких комиссий, подписали акт о том, что я принял, а генерал М.М. Попов сдал войска фронта, вооружение и имущество по состоянию на 20 апреля 1944 г. Одновременно мы подписали соответствующее донесение об этом в Ставку. Тут же мы простились с Маркианом Михайловичем. А на следующий день рано утром он вместе с Булганиным улетел в Москву.
20 апреля, в первый день моего пребывания на 2-м Прибалтийском фронте, до позднего вечера работали мы с Л.М. Сандаловым, С.И. Тетешкиным и заместителем начальника штаба армии генерал-майором М.С. Масловым [114] .
Перед 2-м Прибалтийским фронтом действовали части 16-й полевой армии немцев в составе 43-го армейского корпуса (69, 83-я пехотные, 13-я артиллерийская дивизии); 2-го армейского корпуса (23, 93, 218-я пехотные дивизии); 6-го армейского корпуса, укомплектованного насильственно мобилизованными в вермахт представителями других национальностей, несколько частей состояло из изменников Родины, они причислялись к войскам СС; 10-го армейского корпуса (28, 329, 81 и 24-я пехотные дивизии).
Всего перед фронтом отмечалось 13 дивизий, 5 отдельных полков и до 11 отдельных батальонов, в том числе в первой линии 10 пехотных дивизий, 4 отдельных полка и 3 отдельных саперных батальона [115] . На одну пехотную дивизию приходилось в среднем 16 км фронта, а на 1 км фронта – 6,5 артиллерийских орудий и 0,3 танка.
2-й Прибалтийский фронт имел 31 стрелковую дивизию, 1 танковый корпус, 4 стрелковые бригады, 3 танковые бригады, 3 кавалерийские дивизии и 1 укрепленный район. На одну стрелковую дивизию у нас приходилось в среднем 12 км фронта, а на каждый километр – 20 артиллерийских стволов и 1,2 танка.
Таким образом, мы превосходили противника в два раза по численности войск, артиллерийских стволов и авиации, а по танкам – в четыре. Соотношение сил складывалось в нашу пользу, но такое превосходство наступающей стороны нельзя было признать достаточным, если учесть условия местности, недостаток боеприпасов и прочность вражеских укреплений. Тем не менее бывало немало случаев, когда наши войска одерживали победы, располагая меньшим превосходством, а то и уступая противнику по численности и оснащенности. Я, естественно, осведомился у Л.М. Сандалова о том, какие, по его мнению, причины помешали фронту выполнить поставленные перед ним задачи. Леонид Михайлович вначале перечислил объективные причины, которые я уже упомянул выше. Это, однако, не удовлетворило меня. Я попросил начальника штаба по-партийному подойти к анализу недочетов, ибо без их устранения невозможно было наладить дела и нанести поражение врагу. Я сказал, что всегда был высокого мнения об организаторских способностях генерала М.М. Попова, что лично знаю многих командармов, командиров корпусов и дивизий, что, наконец, и сам факт укомплектования фронта в основном ударными и гвардейскими объединениями говорит о высоких боевых качествах его войск.
Я сказал ему: «Леонид Михайлович, я знаю, что нелегко рассказывать о неудачах, тем более если в них имеется и доля твоей вины, но партия учит нас говорить правду, какой бы горькой она ни была». Сандалов не отвел взгляда и, помолчав несколько минут, как бы собираясь с мыслями, произнес: «Что же, если начистоту, по-партийному, я скажу свое мнение». И как-то выпрямившись, точным, немного книжным языком продолжал: «С оперативной точки зрения основная причина неудач наших наступательных действий состояла в том, что противнику всякий раз удавалось вскрыть наши замыслы и принять меры по укреплению соответствующих участков. Как видно, мы недостаточно в оперативном и тактическом отношении маскировали наши замыслы. Из показаний пленных в последнее время выяснилось, что гитлеровское командование с большой точностью установило направления наших ударов и упреждало их, маневрируя силами и средствами, снимая войска с неатакуемых участков, при наличии глубоко эшелонированной обороны и возможности ее быстрого наращивания в глубину. Через несколько дней, достигнув незначительного продвижения, приходилось приостанавливать наступление. Перенос удара на другое направление при недостаточной маскировке не давал необходимого результата». Кроме этой, основной, по мнению Леонида Михайловича, причины были и другие недостатки. Он упомянул, в частности, о не всегда удовлетворительной организации разведки. При перенесении направления удара на новый участок не удавалось должным образом вскрыть систему оборонительных сооружений и систему огня противника. Артиллерийская и авиационная подготовки давали небольшие результаты. У противника сохранялось большое количество артиллерийских и минометных позиций, а также живая сила. Было ясно, что и общевойсковая разведка, и разведка родов войск, особенно артиллерийская, не справлялись со своими задачами.
Таковы были причины недостаточных успехов фронта с чисто оперативной точки зрения.
Я осведомился у Л.М. Сандалова, С.И. Тетешкина и М.С. Маслова, почему командование фронта допустило эти промахи. Леонид Михайлович ответил коротко: «Спешка, товарищ командующий, вредила нам».
Я понял его. Дело в том, что в это время, особенно в начале марта, Ставка начала осуществление широко задуманного плана наступательных действий на целом ряде
