устранения, но и самому поучиться у подчиненных, приобретших опыт боевой работы на данном участке, ибо специфика военной практики такова, что никогда не бывает совершенно одинаковых условий на разных участках фронта.
Но старший командир учится у подчиненных молча, а о недостатках вынужден говорить громко, а иногда и резко. Привычно откладывая в памяти положительные моменты в организации войск, я вместе с тем заострил внимание командного состава армий, корпусов и дивизий на ряде существенных недостатков, сразу бросившихся мне в глаза. Прежде всего оказалось, что оборона недостаточно хорошо подготовлена в инженерном отношении, траншеи не везде были полного профиля, оставляли желать лучшего маскировка и заграждения перед передним краем, не всюду правильно были устроены минные поля, довольно значительное количество оружия было в неисправном состоянии. Обнаружилось далее, что немало молодых солдат почти не стреляло из боевого оружия.
Наличие этих недостатков укрепило у меня убеждение в необходимости, прежде чем начинать наступление, четко наладить тактическую и техническую подготовку офицеров, генералов и войск в целом.
Не мог я пройти мимо ряда других пробелов, имевших место в частях и соединениях армии. Так, посетив 26-ю стрелковую дивизию, я обнаружил совершенно беззаботное отношение к вопросам разведки.
Командир этой дивизии полковник Корнелий Георгиевич Черепанов произвел на меня весьма благоприятное впечатление как опытный и волевой командир. Тем не менее оказалось, что дивизия, более месяца находившаяся на одном и том же участке, не захватила здесь пока ни одного пленного. В этом была, конечно, вина и армейского и корпусного командования, не проявивших должной требовательности в этом вопросе. Пригласив командира дивизии и всех, кто сопровождал меня, я направился к дивизионным разведчикам. Четким рапортом нас встретил старшина Озерецковский, дав команду «Вольно», я собрал вокруг себя всех, кто из разведчиков оказался налицо. Это были закаленные в боях воины, видавшие виды. Я прямо сказал им, что командованию нужны «языки», и спросил, смогут ли они в ближайшие три-четыре дня добыть хорошего «языка». Старшина уверенно заявил, что раз надо, «язык» будет.
Знакомясь с войсками 1-й ударной армии, я все более убеждался, что большинство недостатков в боевой деятельности войск и их материальной обеспеченности следовало отнести за счет командующего армией генерал-полковника Чибисова, который, как выяснилось, почти не бывал в войсках, никогда лично не руководил учебой подчиненных, не проводил учений в войсках. Никандр Евлампиевич Чибисов был моим ровесником, он происходил из трудовой семьи. Тем не менее ему удалось еще в дореволюционное время получить приличное образование: он учился в духовной семинарии, а затем в лесном институте. В 1913 г., как и я, он был призван в царскую армию, попал в гвардейскую часть и, имея хорошую общеобразовательную подготовку, быстро пошел в гору. Окончив школу прапорщиков, он к концу империалистической войны командовал ротой в гвардейском полку в Петергофе, получив чин штабс- капитана. После Октября он перешел на сторону Советской власти и активно участвовал в гражданской войне. Великая Отечественная война застала Чибисова в должности командующего Приморской армией, затем он был заместителем командующего Брянским фронтом у М.М. Попова, в 1942 г. командовал некоторое время 3-й ударной армией. В довоенное время Никандр Евлампиевич окончил Военную академию им. Фрунзе, он был человеком хорошо подготовленным в оперативном отношении, обладавшим вообще широкими и разносторонними знаниями и интересами. Он, например, был большим знатоком и любителем музыки и утверждал, что не может жить без рояля.
Хотя, как я говорил, Никандр Евлампиевич был моим ровесником (в то время нам только что перевалило за пятьдесят), он как-то потерял форму строевого командира, стал малоподвижным, руководил войсками главным образом с командного пункта, через заместителей и помощников. Знания и опыт Чибисова, несомненно, должны были быть использованы, но требованиям, предъявляемым к командарму в военное время на активном участке, он к тому времени уже не отвечал. Этот вывод я, конечно, сделал не сразу, ибо нет ничего более вредного, чем принятие скоропалительных решений о людях вообще и крупных руководителях в особенности. Но, изучая в течение месяца стиль работы генерала Чибисова, я понял, что он принесет больше пользы на другом посту в тылу. Об этом я и донес в Ставку в середине мая, после чего Чибисов был отозван в Москву и вскоре назначен начальником Военной академии им. М.В. Фрунзе, которую возглавлял, однако, очень непродолжительное время.
После объезда частей и соединений армии решено было пригласить в штаб фронта командиров корпусов, дивизий и полков. Чтобы познакомиться со всеми людьми, от которых зависел успех боев, знакомство это состояло прежде всего в выяснении того, насколько основательно и свободно командиры ориентируются в вопросах, без знания которых в тех условиях нельзя было руководить войсками.
Речь шла о дальности стрельбы и скорострельности минометов, о подкалиберных и кумулятивных снарядах, о преимуществах в известных условиях стрельбы прямой наводкой, о наиболее эффективных методах создания минных заграждений, об огневом вале и последовательном сосредоточении огня, о различных способах разведки противника, наиболее выгодном для ближнего боя оружии и т. д.
К этому времени, когда истекал третий год войны, эти и подобные им вопросы стали элементарными для большинства наших офицерских кадров, прошедших за это время суровую школу непосредственного участия в боях. Тем не менее нельзя забывать, что в период войны среди командных кадров имела место совершенно неизбежная текучесть. Командный состав нес большие потери убитыми и ранеными, места выбывших занимали новые люди, выдвигавшиеся часто через несколько ступеней, не успевшие получить необходимых навыков. Офицерский корпус был пополнен из запаса и непрерывно черпал резервы из числа гражданских людей, прошедших минимальную военную подготовку.
Происходила передвижка кадров не только по вертикали, но, если можно так выразиться, и по горизонтали: командиры из тыловых служб оказывались назначенными на строевые должности, это касалось и политработников, в пехоту попадали иногда моряки, авиаторы.
В силу этих и многих других причин командный состав даже в последние годы войны отнюдь не стал однородным по уровню знаний, подготовке и боевому опыту.
Кроме всего этого, нельзя забывать и о том, что менялись, совершенствовались технические средства вооруженной борьбы, ее приемы и методы.
Я убедился, что игнорирование этих обстоятельств старшими военачальниками нередко приводило к провалам в работе. Тот, кто думал, что в 1944 г. нечего было учить офицеров перед операциями, допускал серьезную ошибку.
Учитывая подобные соображения, я и подобрал названные выше вопросы. С помощью этих вопросов можно было не только выяснить знания генералов и офицеров, но и направить их внимание на самое существенное в обеспечении успеха. Этот своеобразный экзамен показал, что не все командиры твердо знают конкретные методы ведения боя, использования оружия и техники.
В ходе бесед с особой силой было заострено внимание генералов и офицеров на главном вопросе – необходимости твердо знать основы современного наступательного и оборонительного боя, свойства и возможности нашей артиллерии, минометов, эресов. Подробно речь шла о вопросах взаимодействия как основе успеха в бою, на примерах показывались методы подготовки атаки и ее проведения.
Анализ предыдущих наступательных боев фронта показал, что наша артиллерия зачастую не справлялась с задачей подавления огня противника, что приводило к весьма нежелательным последствиям. Возникла необходимость активного участия общевойсковых командиров в организации артиллерийского огня, его массировании, широкого внедрения радиосвязи в управление войсками, особенно при организации взаимодействия родов войск. В войсках же радио применялось мало даже во время наступления и для связи с разведчиками, направлявшимися, правда, довольно редко, в тыл врага. При ознакомлении с документацией штаба фронта еще в Богданове я выяснил, что штабом и командованием фронта было издано немало приказов и директив.
Теперь, находясь в армии, я проверил, как реализовались они практически.
Помню, спросил я начальника штаба одной из дивизий о содержании недавней по времени фронтовой директивы. Оказалось, что он не знаком с ней, хотя она касалась деятельности штабов. При дальнейшей проверке оказалось, что этот факт был не единичным. Не повторяя общеизвестных истин о необходимости строжайшего выполнения приказов, я все же вынужден был напомнить об авторитете командира и прежде всего подчеркивал то непреложное правило, что, прежде чем приказывать, любому командиру необходимо самому научиться повиновению. Авторитет командира определяется его преданностью Родине, партийным подходом к решению любой задачи, его опытом и знаниями. Ясно, что знания командира не могут быть всеобъемлющими, но он, безусловно, обязан знать все, что необходимо для выполнения боевой задачи. Я подчеркнул, что не прав тот командир, который стремится скрыть свою ошибку, а тем более упорствует в проведении своего ошибочного решения.
Наносит ущерб своему авторитету и командир, пытающийся показать, что он все знает, во всем осведомлен, не нуждается ни в указаниях старших, ни в советах подчиненных. Одним из важнейших качеств руководителя является умение
