Амени весь сиял:
— Это замечательно, Рамзес! Быть другом будущего фараона, какое чудо!
— Не слишком-то радуйся, — посоветовал ему Моис, — Сети, может быть, еще и не выбрал.
— Так вы со мной или против меня? — спросил Рамзес.
— С тобой до самой смерти! — воскликнул Амени. Моис кивнул в знак согласия.
— Ответ на такой вопрос требует времени на размышление, — уклончиво ответил Аша. — Если твои шансы будут расти, я понемногу перестану верить в твоего брата. В противном случае я не стану поддерживать проигравшего.
Амени сжал кулаки.
— Тебе бы…
— Может быть, я самый искренний из нас всех, — невозмутимо продолжил будущий дипломат.
— Неужели? — усомнился Сетау. — Я один реально оцениваю обстановку.
— И что же ты думаешь?
— Красивые слова меня не впечатляют; действие — вот что важно. Будущий царь должен уметь противостоять змеям; когда наступит следующая ночь полной луны и все они выползут из своих нор, я сведу с ними Рамзеса. Посмотрим, достоин ли он своих притязаний.
— Откажись! — взмолился Амени.
— Я готов, — сказал Рамзес.
Скандал потряс почтенные стены «Капа». Никогда еще, с момента его учреждения, ученики, причем самые блистательные, не позволяли себе столь грубо нарушить внутренний распорядок. Против своей воли Сари был выбран другими наставниками вынести приговор пятерым виновным и выбрать им тяжелое наказание. В это время, за несколько дней до начала летних каникул, данная обязанность казалась ему тем более невыносимой, что как раз этим молодым людям уже назначены были высокие посты в знак признания приложенных ими усилий и оценки их способностей. Для них двери «Капа» должны были широко распахнуться, открыв путь к будущим свершениям.
Рамзес играл со своей собакой, которая быстро привыкла делить пищу с хозяином. Бешеные гонки за воланом, который бросал царевич псу, казались наставнику бесконечными, однако ученик царской крови не позволял прерывать игры своего любимца, которого, по его мнению, бывший хозяин содержал из рук вон плохо.
Утомленный, задыхаясь и высунув язык, Неспящий лакал воду из глиняной миски.
— Твое поведение, Рамзес, заслуживает порицания.
— Почему же?
— Этот гнусный побег…
— Не преувеличивай, Сари; мы даже не были пьяны.
— Поступок тем более глупый, что твои товарищи уже закончили свое обучение.
Рамзес взял наставника за плечи.
— Вот это новости, и от тебя! Говори же!
— Наказание…
— Это потом! Моис?
— Назначен помощником управляющего в главном гареме Мер-Ура в Файюме [2]; довольно тяжелая ноша для столь юных плеч.
— Он спихнет старых служителей, увязших в своих привилегиях. Амени?
— Он входит в число придворных писцов.
— Замечательно! Сетау?
— Ему отдают должность целителя и заклинателя змей, ему придется собирать змеиный яд для приготовления лекарств. Если только наказание…
— А что Аша?
— После того, как он попрактикуется и повысит свои знания ливийского, сирийского и хеттского языков, он отправится в Вавилон, чтобы занять свой первый пост переводчика. Однако все эти назначения пока задерживаются.
— Кем?
— Управляющим «Капа», преподавателями, а также мной. Ваше поведение недопустимо.
Рамзес задумался.
Если это дело не приостановить, оно дойдет до визиря, а там и до Сети; верный способ вызвать царский гнев!
— Скажи, Сари, разве не следует искать справедливости во всем?
— Конечно.
— Тогда следует наказать единственного виновного — меня.
— Но…
— Это я организовал эту встречу, назначил место и вынудил товарищей повиноваться мне. Если бы я носил другое имя, они бы отказались.
— Возможно, но…
— Объяви им добрые вести и назначь все наказания для меня одного. А теперь, когда все улажено, позволь мне поиграть с моей собакой.
Сари возблагодарил богов; идея Рамзеса помогла ему как нельзя лучше выпутался из затруднительной ситуации. Царевич, который никогда не пользовался большой любовью среди учителей, был осужден провести дни праздника разлива в стенах «Капа», совершенствуясь в математике и литературе, будучи в то же время лишенным возможности появляться в конюшнях. На праздновании нового года, в июне, его старшему брату предстояло участвовать в парадном шествии рядом с Сети: в это время фараон празднует день нового урожая; отсутствие Рамзеса должно было подтвердить его малозначительное положение.
Перед этим периодом заточения, которое мог скрасить один лишь пес золотисто-желтого окраса, Рамзесу предстояло проститься со своими товарищами.
Амени, как всегда, был настроен радушно и оптимистично; находясь на посту в Мемфисе, совсем рядом, он, думая о своем друге, надеялся найти способ каждый день доставлять ему хоть небольшую радость. А по окончании срока заточения Рамзеса, вне всякого сомнения, ждало прекрасное будущее.
Моис лишь крепко обнял Рамзеса; далекий путь в Мер-Ур казался ему нелегким испытанием, которое предстояло стойко превозмочь. Он был весь погружен в мечты о грядущем, однако сейчас не следовало об этом говорить: у них еще будет время все обсудить, когда Рамзес освободиться, отбыв свое наказание.
Аша был холоден и сдержан; он поблагодарил царевича за его поступок и пообещал поступить так же по отношению к нему, если представится случай, в чем он, честно говоря, сомневался; маловероятно, чтобы их судьбы еще когда-нибудь пересеклись.
Сетау напомнил Рамзесу, что тот согласился на испытание змеями и что данное слово нужно было сдержать; он, в свою очередь, собирался за это время подобрать самое подходящее место для подобной встречи. Он и не пытался скрыть своей радости, получив, наконец, возможность проявить себя вдали от большого города, ежедневно соприкасаясь с настоящей силой — силой природы.
К удивлению своего наставника, Рамзес без долгих размышлений согласился на испытание одиночеством. В то время пока его сверстники вкушали удовольствия сезона разлива, царевич посвятил себя занятиям математикой и чтению трудов древних; он прерывался лишь, чтобы совершить небольшую прогулку по саду в сопровождении своего верного пса. Беседы с Сари приобрели теперь более серьезный характер; Рамзес выказывал удивительную способность концентрироваться, преумножаемую необычайной памятью. За несколько недель незрелый юнец повзрослел. Недалеко было то время, когда прежнему наставнику уже больше нечему будет обучать своего подопечного.
Рамзес принял это вынужденное уединение с той же решительностью, как будто ринулся в кулачный бой, в котором единственным его противником был он сам; с того момента, как он столкнулся с диким быком, его не покидало желание еще раз сойтись в поединке с каким-нибудь чудовищем — юный задира, он был слишком уверен в себе, нетерпелив и горяч. А это сражение могло оказаться не менее опасным.
В то же время Рамзеса не покидали мысли об отце.
Возможно, ему больше не суждено было встретиться с ним, возможно, ему оставалось довольствоваться
