посетить X. Амина, заявить ему протест и потребовать опровержения провокационного заявления Шаха Вали. На аудиенцию с X. Амином А. М. Пузанов прибыл в сопровождении И. Г. Павловского, Л.H. Горелова, Л. П. Богданова и переводчика Д. Рюрикова.
Выслушав зачитанную ему ноту протеста, X. Амин в крайне резких тонах обвинил совпосла и его спутников в том, что они дезориентируют свое руководство относительно происходящих в Афганистане событий. При этом подчеркнул, что Шах Вали ни в чем не виноват, что он всего лишь озвучил то, что изложил ему он, Амин. И, следовательно, никаких опровержений не будет. Советским представителям было предложено самим разъяснить послам социалистических стран собственную версию инцидента с перестрелкой и покушением на X. Амина.
На этом тема «событий 14 сентября» была закрыта. Москва не решилась на дальнейшее обострение отношений со своим единоверцем.
2 октября. Амин через представителя КГБ просит Москву направить в Кабул батальон советских военнослужащих для его личной охраны.
9 октября. За пять минут до наступления комендантского часа в афганской столице было официально объявлено, что после непродолжительной и тяжелой болезни в Кабуле скончался Нур Мухаммад Тараки.
В действительности же все обстояло иначе. Вот как это описано в мемуарах В. Курилова:
«…Начальник личной охраны Амина с двумя своими подчиненными зашел в комнату Тараки.
Услышав звуки отпираемой двери, президент встал из-за стола, за которым что-то писал. Наверное, он подумал, что к нему пришел в очередной раз Амин, требуя отречения от власти. А может быть, он пришел просить прощения? Президент заранее придал своему лицу соответствующее моменту мудрое и оскорбленно-гордое выражение. За ним стоят советские друзья, которые никогда не дадут его в обиду! Его обласкал совсем недавно в Москве сам Леонид Ильич Брежнев! Был званый обед, заверения в обоюдной дружбе, поцелуи, торжественная встреча и проводы в аэропорту…
Подслеповато щурясь (в полумраке комнаты горела только стоящая на столе настольная лампа), Тараки вглядывался в лица вошедших. Амина среди них не было.
«Кто это?» — удивился президент. Какие-то офицеры, глаза бегают, у одного с лица — пот градом. Волнуется, что ли? Зачем они пришли? Что им надо?
«В чем дело, товарищи… — начал он и внезапно замолчал. Он увидел выражение их лиц, и… страшная догадка пронзила его мозг! Он понял, зачем они пришли! И он узнал одного из пришедших. Это был офицер из личной охраны Амина по имени Джандад…
Мгновенно охвативший страх парализовал волю президента. Он обильно вспотел. Колени подогнулись, чтобы не упасть, он дрожащей рукой попытался схватиться за спинку стула, но стул опрокинулся, и Тараки боком мягко завалился на толстый, с темно-красным замысловатым узором пыльный ковер. Перед самым лицом он увидел до блеска начищенные, остро пахнущие гуталином, высокие военные ботинки. Он почувствовал, как чужие, грубые руки больно схватили его и перетащили на стоявшую в углу кровать…
Двое офицеров, завалив обмякшее тело на кровать, держали его за руки и за ноги, а начальник охраны душил президента подушкой.
Когда все было кончено, труп закатали в ковер, вынесли из здания и затолкали в багажник автомашины».[191]
Как было установлено позже, исполнителями расправы над Тараки были начальник службы безопасности Амина капитан Абдул Вадуд, командир подразделения охраны дворца Амина старший лейтенант Мухаммад Экбаль, заместитель начальника президентской гвардии по политической части старший лейтенант Рузи. Общее руководство осуществлял начальник президентской гвардии майор Джандад.
Убийство Тараки повергло Старую площадь в шоковое состояние. С целью прояснить ситуацию в новом руководстве НДПА и государства был тотчас же задействован «прямой провод» с Кабулом: с послом А. М. Пузановым, представителем Председателя КГБ Б. С. Ивановым, Главным военным советником в ДРА Л.H. Гореловым и заместителем министра обороны СССР генералом армии И. Г. Павловским, который с 17 августа находился в Афганистане во главе представительной делегации военачальников как раз с предписанием на месте разобраться с раскладом сил в верхушке НДПА и ДРА и внутриполитической ситуацией в стране в целом.
Что же услышали в ответ на Старой площади?
И. Г. Павловский подтвердил свое мнение о X. Амине как о «верном друге и надежном союзнике Москвы» в деле превращения Афганистана «во вторую Монголию», сославшись при этом на самого X. Амина: «Мы принимаем все меры, чтобы высказанные нам рекомендации были реализованы, всегда будем согласованно работать с советскими советниками и специалистами. Наша дружба непоколебима».[192]
Еще более безапелляционно высказался Главный военный советник в ДРА генерал-лейтенант Л.H. Горелов: «X. Амин является сильной личностью и должен оставаться во главе государства».[193]
Наконец, генерал-майор В. П. Заплатин, советник при начальнике Главпура ВС ДРА, также отозвался о X. Амине как о «верном и надежном друге Советского Союза и всесторонне подготовленном лидере Афганистана».[194] И, видимо, для большей убедительности привел такой пример: «Амин всегда признавал всего два праздника в году: 7-е ноября и 9-е мая, то есть день Великой Октябрьской революции и День Победы над фашизмом. В эти два праздника он мог позволить себе выпить сто граммов водки, в другое время он никогда спиртное не употреблял».[195]
Мнения военачальников не корреспондировались с настроениями на Старой площади. Там, по сугубо практическим соображениям, совсем по-иному воспринимали X. Амина.
…Родное детище Старой площади — НДПА стремительно теряла всякий контроль над страной. Ей подчинялись лишь Кабул, да еще две провинции: Кундуз и Батаан, в то время как мусульманская оппозиция полностью контролировала провинции Лагман, Кунар, Пактия и Пактика. А в провинциях Тахар, Герат, Джаузджан, Бадахшан, Логар, Гур, Каписа, Газни, Заболь, Гильменд, Фарах и Бадгиз установила свою власть на девяноста процентах их территории. В общем и целом, восемьдесят процентов территории ДРА с населением примерно в десять миллионов человек находилось вне контроля НДПА. Попросту говоря, лозунг «Превратим Афганистан во вторую Монголию!» сохранился лишь на бумаге, а в жизни лопнул, как мыльный пузырь.
Этого не могли не видеть на Старой площади точно так же, как не могли открыто признать свое поражение. Значит, нужно было найти «козла отпущения», на которого могли быть списаны все грехи и ошибки. Такое не впервые случалось в истории КПСС.
X. Амин, как никто другой, подходил на роль «козла отпущения». Как и его великий учитель Н. Тараки, он изо всех сил внедрял на афганской земле советскую модель строительства социализма. Правда, в отличие от своего учителя, он не пришелся ко двору Старой площади, не сумел расположить к себе Л. И. Брежнева, откровенно симпатизировавшего Н. Тараки. И этот личностный момент был крайне важен.
«…Отлично понимая важность для нас Афганистана в стратегическом плане, — пишет в своих мемуарах В. Крючков, — Брежнев, будучи по натуре человеком преданным в дружбе, добрым и даже, я бы сказал, легко ранимым, очень тяжело переживал смерть Тараки, в какой-то мере воспринимал ее как личную трагедию. У него сохранилось какое-то чувство вины за то, что именно он якобы не уберег Тараки от неминуемой гибели, не отговорив от возвращения в Кабул. «Ведь данные, что ты мне принес, я даже показывал ему, говорил, что разведка ручается за их достоверность», — не раз в разговоре с Андроповым сокрушался Леонид Ильич. Поэтому Амина после всего происшедшего он вообще не воспринимал».[196]
О реакции генсека на убийство Тараки пишет в своих мемуарах и академик Е. И. Чазов, главный
