не обращала особого внимания, а потом показала ее врачу. После обследования, врач меня спросил о том, нет ли в семье больных туберкулезом. Я ответила, что мы с мужем здоровы, болеет мать мужа, но живем мы отдельно, хотя контакт был.
Я очень заволновалась, но врач успокоил. Он сказал, что лечить девочку не надо, все нормализуется, а вот витамины и воздух ей нужны. Люда была очень забавной. Еще в Пензе, когда она только начала переступать ножками, я ей сказала о том, что в туалет надо проситься, иначе, мол, придется стоять в углу. Я не полагала, что эта головка что-то поймет. Но однажды нашла ее в кухне в углу. Она показала мне маленькую лужицу на полу. И сама себя наказала, встав в угол.
Но разговаривать она начала еще раньше, чем ходить. В десятимесячном возрасте я ее привезла в Турки на свежий воздух. Весна была теплая, дни стояли словно летние. Однажды мы с мамой понесли ее в простыночке на прогулку.
— Пал, — сказала она, глядя на нас серьезными глазами.
Мы не придали значения, но она упорно твердила это слово и оглядывалась назад. Оглянулись и мы. На дороге лежал ее белоснежный носочек, упавший с ноги. В Турках самочувствие ее было несколько лучше, но необходимо было возвращаться в город.
Вскоре Рэмир получил назначение в Орск на должность главного инженера строительного управления. Готовились к переезду и мы с Людой, но пока Рэмир не получил жилье, мы оставались в Пензе.
Помню, в день выборов в декабре я пошла голосовать. На избирательном участке для детей была оборудована комната, где няня занимала малышей, пока мамаши голосовали. Занесла и я свою. Няня сморщила носик: опять малыш, которых не успокоить.
Захожу за дочерью, няня в восторге:
— Она лучше меня всех успокоила, одному игрушку сует, другому пальчиком вытирает слезки, а то и носик, уговаривая, что плакать не надо, потому что мама сейчас придет. Сколько же исполнилось этой капельке?
Не было ей еще и полутора лет.
Наконец Рэмир сообщил нам о том, что ему дали комнату в квартире, где живет еще одна семья. Вещей тогда у нас было мало, а мебели почти никакой, и я не стала просить Рэмира за нами приезжать. С помощью моей товарищ Лиды мы погрузили в контейнер наш голубенький сундучок, поместив в него и швейную машину, затолкали кроватку Люды, патефон и кое-что из посуды и одежды. Кровать, стол и табуретки принадлежали производству, где Рэмир работал в Пензе. Товарищ Лида посадила нас и на поезд. Как же случилось, что я не попросила у нее адреса, а сама она тоже мне не предложила? Тогда я рассталась со своей вожатой навсегда.
В Оренбурге была пересадка, но мой ребенок в свои полтора года относился ко всему происходящему с пониманием.
Помню, она уснула в поезде, я вышла в туалет. Ехавшие напротив нашей полочки старичок и старушка, перекусив, стали складывать остатки еды в сумки. Вдруг услышали голосок:
— Приехали? И мы.
Не спросив, где ее мама, проснувшаяся Люда тут же спешно стала складывать наши вещи, заталкивать в сумки. Спросив о ее возрасте, попутчики долго удивлялись разговору и сметливости малышки.
Прожили свой первый год в Орске. На новогодней елке, одетая в костюм Снегурочки, ровно в два с половиной года Люда преотлично пела «В лесу родилась елочка», не искажая мелодии и не пропуская из песни ни слова. Стихов знала массу.
Как-то пришла к нам соседка Ира Чимшит:
— Разрешите показать вашу Люду моим приятелям, приехавшим с ТЭЦ. Они от меня столько наслышаны о вашей дочке, что им хочется убедиться самим.
Ира ввела Люду в квартиру и попросила:
— Расправь коврик, а то я старенькая.
Люда посмотрела лукаво:
— А я новенькая?
Гости обо всем ее там расспрашивали, она отвечала толково. Одним словом, разговаривала на равных.
Почти до тепла порою в магазинах не разбирались установленные к Новому году елки. Любила эти елки Люда страстно. Пока я что-либо в магазине покупала, Люда около елки пускалась в пляс, собрав вокруг себя толпу из зрителей. Она считала: если елка, значит, праздник и надо веселиться. Ее там просили петь, читать стихи. Все исполняла с радостью.
Один раз Люда прихворнула. Взяв у врача рецепты, мы направились в аптеку. Уставшую девочку в аптеке я взяла на руки.
— Ой, мама, вон «Красная Москва»! Купи, пожалуйста.
Тогда в аптеках продавались и духи. Люда была так мала, что ее приняли вообще чуть ли не за младенца, и все с изумлением уставились на нас.
— У нас денег, дочка, маловато. Она вздохнула:
— Ну, купи тогда хоть «Кармен».
И снова возгласы удивления: этот цыпленок еще в чем-то и разбирается!
Оставлять дома ее было не с кем, поэтому везде приходилось Люду брать с собой. Случалось, что с нами здоровались люди незнакомые.
— Извините, — говорю, — вы ошиблись, наверное, я вас не знаю.
— А я вас по дочке знаю.
Ее действительно знал весь поселок Строителей.
Но однажды моя популярная дочь пропала. Накануне я сшила ей белый фартучек. В бордовом платьице и белом фартуке она походила на школьницу, только кукольную. И вдруг от дома куда-то запропастилась. Я обежала квартиры соседей, которые очень любили ее и частенько приглашали ненадолго «в гости», обошла близлежащие улицы — Люду никто не видел. Осталось заявить в милицию. Но вдруг я увидела, как из переулка к дому ведет ее за ручку мальчик-школьник. Оказывается, увидев ее в школьной форме, Боря Вейгандт повел ее с собой на урок. На перемене ей не захотелось идти домой, она просидела с Борей все четыре урока. Школа Люде понравилась.
Жизнь шла свои чередом. Рэмир работал по-прежнему в УНР-462 главным инженером, я — в тресте «Южуралтяжстрой» инженером техотдела, а Люду на часы работы отводили к соседке Ире Чимшит. Для оформления в детский сад долго не давали врачебную справку из-за того, что Люда постоянно температурила. Умственно очень развитая, физически она была в раннем детстве очень ослабленная. У Иры в среде взрослых Люда, разумеется, скучала и дважды нам потом все же удавалось ее оформлять в детский сад, но больше приходилось сидеть с ней на больничном дома, чем водить в детский сад. Не исключено, что такой ослабленной она была потому, что таковой и родилась, так как мы, ее родители, в то студенческое время сами были от недоедания и переутомления похожи на тени. Возможно, конечно, что организм такого вот новорожденного ребенка не переносил долго какую-либо прививку, введенную еще в роддоме. Проблемой было и накормить ребенка: она отказывалась, не имея аппетита, от любой пищи. Взяв отпуск, я и на следующее лето повезла ее в Турки на свежий воздух. Дочке было тогда около двух лет. Но и Елена Петровна снова поехала в это время на лечение все в те же «Пады», санаторий, находящийся в нескольких километрах от Турков, а оттуда приехала в Турки. В голову приходили нелепые мысли: а не заразилась ли дочка в тот первый раз от бабушки, навестившей нас из санатория в Пензе? Я незаметно стала ограждать по возможности малышку от бабушки, но умная Елена Петровна, разумеется, догадывалась, вида не подавала, но позже, видимо, о своей обиде сыну написала. Конечно, я и сама от него не скрывала своего смертельного страха. И тогда в наших отношениях с ним пролег первый холодок.
Как же поживали в то время наши Турки? Сережа закончил партийную школу и получил назначение на работу в соседний район — в Аркадак. Он перевез туда семью и стал работать секретарем райкома партии. Промышленность страны заметно набирала свой темп, и правительство стало уделять большое внимание сельскому хозяйству, колхозы объединяли в более крупные хозяйства. Сережу назначают вскоре председателем объединенного большого колхоза, и вся их семья переезжает в другое село в колхоз. К этому
