свыше 170 человек, по Торопцу — около 160, по Бежецкому Верху — около 230, а по Угличу — свыше 160. На соборе было четыре торопчанина, 12 детей боярских из Можайска, один угличанин, четыре человека из Бежецкого Верха.
Больше всего представителей дал Новгород — 21 человек, помногу дали Вязьма (13 человек) и, как уже говорилось, Можайск. Да и вообще города, расположенные по западной окраине[889], как наиболее заинтересованные в решении вопроса о войне с Великим княжеством Литовским были наиболее широко представлены на соборе: северо-западные города, составлявшие 25 % всех городов, имевших соборных представителей, дали 83 человека из 191, т. е. свыше 43 % всех участников земского собора.
Вторую большую группу представителей на соборе дал центр государства: Москва (16 человек) и Переславль (14 человек) — основная цитадель дворянской шляхты.
Непосредственных сведений о порядке созыва собора у нас не сохранилось. Несмотря на то, что московская практика уже в середине XVI в. знала выборное начало при комплектовании местных учреждений (губных и земских органов управления), выборов на Земский собор 1566 г., вероятнее всего, не происходило. В литературе установлено, что только в XVII в. под влиянием событий, связанных с крестьянской войной и иностранной интервенцией, утвердилась практика выбора представителей на «совет всей земли», т. е. Земский собор. Созыв дворовых детей боярских из разных городов на собор 1566 г. вряд ли подчинялся какому-либо определенному порядку. За это говорит и отсутствие представителей от многих городов и неравномерное число участников собора, прибывших от отдельных русских земель. Да и мысль о созыве земского собора пришла правительству, вероятно, уже в ходе переговоров с литовским посольством, когда для вызова в Москву представителей со всех мест просто не хватило бы времени. Правительству необходимо было подкрепить свою позицию мнением земского собора — представительного учреждения, которое могло быть противопоставлено сейму Великого княжества Литовского. Скорее всего, Земский собор составился из числа тех детей боярских, которые к моменту его созыва находились в Москве «для государевы службы». Но сколь случаен персональный состав дворянских представителей, столь же строго определена та среда, к которой они принадлежали: ею был государев двор.
Сборы детей боярских в Москву для смотров и для рассылки на службу по городам и на театр военных действий происходили регулярно. Об одном таком сборе весною 1565 г. сообщает мать одного из детей боярских Феодосия Григорьевна Матафтина: «И в лето 7070 в третьем году в великий пост на первой неделе по государеве присылке к Москве… велено быти детем боярским, служилым и неслужилым»[890].
Разрядные назначения выдавались широко к сентябрю, т. е. к началу нового года, и скопление в Москве в июле детей боярских было обычным явлением. С.О. Шмидт считает также, что летом 1550 г. собор составился из детей боярских, находившихся по служебным делам в Москве[891]. Присутствие в Москве значительного числа дворян из граничащих с Литвою районов объяснялось тем, что именно эти районы выносили в первую очередь тяжесть военных действий.
Выразившие готовность продолжать Ливонскую войну многие участники Земского собора 1566 г. уже вскоре должны были отправиться на театр военных действий. Роспись воевод 7075 г. составлена весной- летом 1567 г.[892]
В Смоленск к воеводам боярину П.В. Морозову и А.И. Татеву[893] были назначены Афанасий Колычев (Можайск)[894]. Иван Лыков (Белев) и Григорий Образцов (Можайск). Двое из них и брат Образцова Федор были участниками Земского собора. Обращает на себя внимание факт назначения воеводами дворян из районов, пограничных с Великим княжеством Литовским. Особенно ярко это видно из росписи воевод в ливонских и порубежных городах. Так, в новопостроенную крепость Сокол назначены В. Разладин и В. Щербинин (оба из Новгорода), в Себеж направляется новгородец В.Ю. Сабуров, Невель — торопчанин М.Б. Чеглоков, Озерище — торопчанин А.И. Яхонтов, Усвят — А.М. Старого (Москва) и Д. Пушкин (Новгород), Велиж — В.Ф. Колычев (Можайск) и Е. Ржевский (Волок), Торопец — М.М. Троекуров (Ярославль), Великие Луки — П.И. Татев (Стародуб) и Р.Г. Плещеев (Вязьма), Ржеву и Заволочье — новгородцы М.И. Засекин и М.К. Бровцын, Опочку — новгородец Д.Б. Приимков, Красный — 3. Отяев (Псков) и И.Л. Ширяев (Новгород), Алыст — И. Елецкий (Новгород или Белая) и Семен Трусов (Новгород), Говье — Д. Кропоткин и М. Ододуров (оба новгородцы), Вильян — Г.П. Сабуров (Новгород), В.К. Овцын (Белая), В. Сухово-Кобылин (Новгород), Полчев — И.П. Сабуров (Новгород), Д. Нащокин. В Юрьев наряду с воеводами боярином П.Д. Пронским и окольничим М.М. Лыковым[895] назначение получили Данил Засекин (из семьи новгородцев), И. Щербатый, В. Вислоухов-Сабуров (Псков), Ракобор — Н. Кропоткин (Можайск) и Ф. Елагин (Новгород), Ругодив — новгородцы Р. Заболоцкий и Г. Неклюдов-Путятин, Ивангород — И. Овцын (Новгород), князь И. Канбаров, Д.Г. Плещеев (Вязьма).
Из этого списка наместников и воевод было 12 участников Земского собора, остальные почти все дворовые дети боярские.
В 50-х годах XVI в. по Дворовой тетради номинально числилось 74 дьяка (64 «больших» и 10 дворцовых). Фактически же их было всего 67[896]. Из них на соборе 1566 г. присутствовало всего 19 человек из 39 дьячих участников соборных заседаний[897]. Если даже учесть, что несколько дьяков умерло еще в 50-х годах XVI в.[898], то все равно процент отсутствовавших на Земском соборе дьяков весьма велик. Поэтому пометы «в опале» или «взят в опале», поставленные против нескольких лиц в Дворовой тетради, показывают истинные причины отставки большинства дьяков.
Обе группы дьяков, участвовавшие в соборе 1566 г., по своему социально-экономическому положению были близки к цвету московского дворянства. Первую группу дьяков больших П.А. Садиков считает думной[899], так как она помещена после думных чинов. Среди них названы: разрядный дьяк Иван Клобуков, Семен Путила Михайлов сын Нечаев (в то время поместный дьяк), Андрей Васильев (посольский дьяк), Ишук Бухарин (ранее новгородский дьяк)[900], Андрей Щелкалов, который в 1570 г. сидел в Разряде, и Иван Юрьев[901]. Все названные дьяки в Дворовой тетради 50-х годов XVI в. именуются большими (кроме отсутствующего там А. Щелкалова). В разряде похода на Полоцк в 1563 г. они возглавляли список дьяков и помещены в том же порядке, что и в приговоре 1566 г., кроме отсутствовавших П. Михайлова и И. Бухарина[902]. Четверо из названных дьяков принимали участие в приеме польских послов в 1566 г. (кроме П. Михайлова и И. Юрьева)[903].
Среди второй группы дьяков имеется также много видных приказных дельцов. Это прежде всего Иван Никифоров Булгаков-Корнев, ведавший долгое время Большим Приходом, и один из руководителей Поместного приказа, Василий Степанов. Первый еще в середине XVI в. был дворцовым, а второй — даже большим дьяком. Таким же большим дьяком был и Василий Борисов сын Колзаков[904]. В Казанском дворце работали в 1566 г. Петр Иванов Шестаков-Романов и Иван Никифорович Дубенской, происходившие из среды детей боярских[905] . Из этой среды вышли Василий Яковлевич Щелкалов и Мясоед (Константин) Семенович Вислово[906]. Некоторое время они работали в Разбойном приказе. Губные старосты, как известно, выбирались из детей боярских. Поэтому и для контроля над их деятельностью во главе Разбойного приказа поставлены были такие лица, вышедшие из дворянской среды. Мясоед Вислово уже в 50-х годах стал сначала дворцовым, а затем большим дьяком.
Деловые отношения с дьяком Мясоедом Вислово и Петром Шестаковым еще в 1567–1568 гг. поддерживал дьяк Рахман (Парфений) Иванов сын Житков, происходивший из белозерских вотчинников[907]. В середине XVI в. он был сначала дворцовым, а потом — даже большим дьяком. Р.И. Житков в декабре 1566 — январе 1567 г. сидел вместе с боярином В.Ю. Траханиотовым в каком-то приказе, ведавшем поземельными сделками. Возможно, ямскими делами ведали большой дьяк Иван Мануйлов и Иван Семенов сын Мацнев[908]. Небольшие поручения по Посольскому приказу выполнял Семейка Иванов сын Архангельский[909]. В Поместном приказе, вероятно, работал дьяк Постник Суворов[910].
