десятилетие?
Захар Романович поднял голову и более чем поспешно ответил:
— В качестве туриста…
— Вы путешествовали один или с женой?
— Один… Жена умерла в пятьдесят девятом.
— У вас есть дети?
— Дочь, не родная… Ирина… Двадцать семь лет. — Он тут же счел нужным сообщить ее анкетные данные. — Научная сотрудница…
И вдруг совершенно неожиданный для Рубина вопрос.
— Где она сейчас? В Москве?
Рубин вздрогнул, но быстро овладел собой.
— В отъезде, гостит у тети.
— Давно?
— Несколько дней.
И Захар Романович стал распространяться о Марии Павловне, покойнице жене и о многом другом, никак не связанном с событиями, интересующими Бутова. Только вскользь заметил:
— Мне всегда везет на разные неприятности. Ирина поехала со знакомым инженером на прогулку в горы, и с ними приключилась беда… Автомобильная катастрофа. Дочь попала в больницу. Но ничего серьезного…
— А инженер?
— Увы, погиб.
— Вы его знали?
— Да. Инженер Глебов.
— Что вы можете сказать о нем, о его отношении к Ирине?..
Рубин снова уклонился от прямого ответа, буркнув что-то невнятное о мимолетности знакомства с Глебовым.
— А молодежь нынче не склонна поверять отцам душевные коллизии… К тому же в последнее время мы с Ириной часто, простите, цапались. Перестали понимать друг друга. — Он произнес это сухо и отчужденно.
— Она живет вместе с вами?
— Да. Хотя это и осложняет наше житье. И ее, и мое. Что поделаешь — извечная проблема… И вот извольте видеть, сегодня рано утром доставила очередной сюрприз.
Захар Романович, не вдаваясь в подробности, сообщил о звонке Марии Павловны, рассказавшей про злополучную телеграмму и карпатские приключения Ирины. В изложении Рубина — в достаточной мере лаконичном — все случившееся следовало отнести за счет взбалмошности девчонки. Рубин предполагает, что она же виновница аварии.
— Что вы знаете о человеке, подписавшем телеграмму?
— На мой взгляд, дурной человек. Это один из пунктов наших раздоров с Ириной. Она собирается выйти за него замуж, а я возражаю, хочу объясниться с ней, но она не очень склонна к душевным беседам со мной.
— Кто он?
— Студент… Хотя уже давно вышел из студенческого возраста. Поступил на экономический факультет. А мечтает стать журналистом… Пописывает. И, кажется, где-то его печатают. Занятиями манкировал. Лодырничал. Но Ирина заставила его учиться. Парень одаренный, способности блестящие. И тем не менее пулей вылетел. Не помню — со второго или третьего курса. За что? Попал в кампанию непорядочных дружков. Затем восстановили. Подробности мне не известны. Ирина не любит говорить о них. Я называю его шалопутом, а он видит во мне представителя тех «отцов», что мешают жить «детям». Бог им судья! Вот и сейчас. Представляете, надо готовиться к защите диплома, а он твердит свое: «Хочу в Сибири на стройке побывать. Буду очерк писать. Это и для защиты диплома полезно». Умник какой! Времени-то в обрез…
Рубин сел на любимого конька и, вероятно, еще долго распекал бы Сергея, не останови его Бутов.
— Сергей уже уехал на стройку?
— Кажется, да.
— На какую?
— Не знаю.
— В командировку?
— А кто его пошлет? Впрочем, с такими всякое бывает. Одним словом, шалопут…
— А Глебова покойного вы знали?
— Знаком… Куда более положительный и приятный молодой человек.
— Ирине известно о всех ваших злоключениях военной поры?
— Нет.
— Вы никому не рассказывали об этом?
— Никому.
Бутов встал из-за стола и дал понять: пока разговор окончен.
— Благодарю за ваше сообщение, Захар Романович. Оно побуждает нас незамедлительно принять кое-какие меры. Я, кажется, не ошибся — вы заявили, что гость собирался покинуть Москву в первой половине дня. Не так ли? Надеюсь, что среди тех фотографий, которые мы предъявим вам, вы сможете узнать господина Ивена? Ну, и отлично. Попрошу ваш телефон, адрес. А это мой телефон. Жду вашего звонка. В шесть вечера. Дома изложите письменно все рассказанное, а если сочтете нужным, укажите и дополнительные сведения. Прошу вас…
Захар Романович медленно поднялся, взял лежавший у ног сверток, хотел было направиться к двери, но не решился — он готовился совсем к другому «эпилогу». Как понять это «прошу вас» — куда и в каком качестве надлежит сейчас следовать? Он уже забыл, что Бутов просил его дома изложить все письменно. И потом, каковы они, в подобных ситуациях, нормы поведения — имеет ли он право подать руку на прощание? В нерешительности, переминаясь с ноги на ногу, доктор медлил, не зная как быть. Бутову было хорошо знакомо все это. Он улыбнулся и кивнул на сверток:
— Никак, в баню собрались?
— Почему же в баню? — удивился доктор. — Аа-а, вы про это?
— По программе инженера Забелина из «Кремлевских курантов»…
Доктор покраснел, перекинул сверток из одной руки в другую и с тоской оглянулся по сторонам, словно кто-то еще должен быть в комнате и внести ясность.
— До Забелина мне далековато. Разные у нас амплуа. А что касается свертка, то угадали.
— Что же это вы? Меньше прислушивайтесь ко всяким сплетням… Честь имею кланяться. Вечером позвоните. — И Бутов протянул доктору руку.
ЗВЕНЬЯ
Генерал Клементьев внимательно прочел сообщения Михеева и теперь ждал возвращения Бутова из приемной. Воздерживаясь от вызова сотрудников по другим вопросам, лаконично отвечая на телефонные звонки, он тем самым как бы выкраивал время пообстоятельнее обдумать случившееся. А случилось не так уж мало: странная телеграмма к Ирине; автомобильная катастрофа в горах; гибель Глебова; материалы, найденные при обыске комнаты Глебова, и, наконец, визит Рубина. Звенья, звенья… Составят ли они единую цепь? И главное, есть ли тут вопросы для контрразведывательной службы?
Генерал, как и Бутов, был уверен, что разговор с доктором Рубиным внесет какую-то ясность в сообщения Михеева.
Часть вопросов теперь, вероятно, можно будет перечеркнуть. Но, увы, над всем этим запутанным делом, по-видимому, придется ставить один большой вопросительный знак. Во всяком случае, меньше всего
