И сам текст, и рассказ об истории его создания совершенно ясно показывают, что осмысление автором аварийных ситуаций неотделимо от наблюдения за языком людей, которые эти ситуации создают: называние людей преимущественно по фамилиям, принятое на производстве, — одно из проявлений общей ограниченности (профессиональной и этической), самоуверенности и безответственности, общего невнимания и к людям, и к машинам[506].
В следующем тексте (в песне «Едет, едет Вася…») еще более отчетливо выражена мысль о том, как само именование становится источником опасности для человека и общества:
Едет, едет Вася, он всю жизнь в четвёртом классе, у него жена Маруся и в кармане пистолет. Вася — это кличка, а звать его Кацо. У него приятное лицо. А в другом вагоне едет Моня, весь в болонье, у него подруга Соня и в кармане пистолет. Моня — тоже кличка, а звать его Казбек, он интеллигентный человек. А вон едет Грицько, он тянет свежее пивко, ему легко, и звать его Серёга. Едет Асланбек, такой угрюмый и небритый, он читает Гераклита, а в кармане пистолет. Асланбек — это кличка, а звать его Абрам, он не пьёт рассола по утрам. А в другом вагоне едет Гия, мастер кия, у него глаза стальныя, а в кармане пистолет. Гия — тоже кличка, а звать его Петром… Ой, всё это не кончится добром! А вон едет Ахмет, в одной руке его билет, в другой — букет, и пистолет в кармане…[507] Этот текст говорит об искаженном мире, в котором каждый из персонажей оказывается потенциальным носителем зла (даже если пистолет предназначен для защиты), поскольку является носителем псевдоимени, псевдонима, клички. Собственное имя подменяется несобственным (разумеется, не в терминологическом смысле). Странная логика причинно-следственных отношений поэтически убедительна, так как речь идет о слове, руководящем действием: в народной культуре «имя необходимо для того, чтобы быть, а прозвище — для того, чтобы вступать в контакт» (Байбурин, 2001: 69).
Следующий текст связан с употреблением имен нарицательных, которые сохраняют живую память о своем происхождении от имен собственных:
Д. Воденникову Прости меня, моя бритва, что я забыл твоё имя! Когда вдруг спросил меня Дима, я смешался, назвал другое — чужое красивое имя. Потом мне приснилась ночью чужая красивая бритва, возможно, Димина бритва, хоть я её так и не видел. Я во сне любовался ею, ходил за ней как влюблённый, томился по ней, как юноша, но утром, когда проснулся, я понял свою ошибку. Прости меня, моя бритва, моя самая лучшая бритва, что я, козёл и развратник, посмел забыть твое имя. А ты, Дима, не думай, что звать мою бритву Браун,
