Языки современной поэзии

что-нибудь на сорок вольт.
Только ахнула красотка
под высоким напряженьем,
и кошмарный паукабель
произнёс ей улялюм.

Шёл простой аккумулятор
на обычную работу,
он с утра зарядку сделал,
ему было хорошо,
но, задумавшись о чём-то,
не заметил чёрной сети,
и злодейский паукабель
улялюм ему сказал.

Так проходят дни за днями
бесконечной чередой,
батарейки и розетки
пропадают навсегда.
Только чёрный паукабель
шевелится на столбе,
чёрной молнии подобен,
красным глазом поводя[510].

Слово улялюм в значении ‘конец, гибель, смерть’ возникает здесь из стихов Эдгара По и Осипа Мандельштама: «Что гласит эта надпись?» — сказал я, / И, как ветра осеннего шум, / Этот вздох, этот стон услыхал я: / «Ты не знал? Улялюм — Улялюм — / Здесь могила твоей Улялюм» (Э. По. «Улялюм». В пер. К. Бальмонта[511]); Я так и знал, кто здесь присутствовал незримо: / Кошмарный человек читает «Улялюм». / Значенье — суета и слово — только шум, / Когда фонетика — служанка серафима (О. Мандельштам. «Мы напряженного молчанья не выносим…»[512]).

Вероятно, ближайший интертекстуальный источник стихотворения Левина — текст Мандельштама. Обратим внимание на слово напряженного у Мандельштама (Левин создает сюжет, связанный с электрическим напряжением) и на слово кошмарный (у Мандельштама это кошмарный человек, у Левина — кошмарный паукабель).

Слова типа паукабель (паук + кабель) — результат контаминации, междусловного наложения[513]. Но соединение живого и неживого в одной сущности часто вызывает тревогу, пугает, вызывает апокалиптические предчувствия (ср.: Он плетёт электросети).

Вампирство персонажа (и чтоб выпить из любого электричество его) основано на том, что в языке слово ток этимологически связано с глаголом течь — это дает возможность воспринимать электричество как жидкость; строка шел простой аккумулятор на обычную работу напоминает выражение аккумулятор работает; слова он с утра зарядку сделал связаны с выражением аккумулятор заряжается. Эротическая образность стихотворения тоже находит соответствие в языковых метафорах: наэлектризован, как током ударило, загореться, перегореть. Совмещение живого и неживого имеется и на грамматическом уровне (в игре с категорией одушевленности одновременно с игрой омонимами: чтоб найти себе патрона), и на версификационном (в изоритмических рифмах: пролетала батарейка — ср. *пролетала канарейка; лампочка летела — ср. *ласточка летела; лапочка). Кроме того, о перегоревшей лампочке можно сказать, что она полетела.

Стихотворение о паукабеле сопоставимо с таким футурологическим предположением Михаила Эпштейна:

Основное содержание новой эры — сращение мозга и вселенной, техники и органики <…> мы выходим за пределы своего биовида, присоединяя себя к десяткам приборов, вживляя в себя провода и протезы. Между человеческим организмом и созданной им культурой устанавливаются новые, гораздо более интимные отношения симбиоза. Все, что человек создал вокруг себя, теперь заново интегрируется в него, становится частью его природы.

(Эпштейн, 2004: 124–125)

М. Эпштейн назвал свою концепцию нарождающейся культурной парадигмы протеизмом, образовав этот термин и от приставки прото-, и от имени мифологического Протея:

Вся эта подвижность и текучесть, аморфность и полиморфность также связаны с едва- рожденностью, начальной стадией становления всего из «морской зыби», из «первичного раствора». Протеизм — это состояние начала, такой зародышевой бурливости, которая одновременно воспринимается и как знак «давних», «ранних» времен, когда все было впервые и быстро менялось. Характерно, что когда Протей останавливается в конце концов на своем собственном облике, он оказывается сонливым старичком. Таков разбег протеического существования: «протоформа» эмбриональна по отношению к будущему — и одновременно архаична, археологична с точки зрения этого будущего.

(Эпштейн, 2004: 141)

Поэзия Левина протеистична в обоих смыслах. По словам И. Кукулина, ее основное свойство — «перерастание устоявшегося языка в неустоявшийся, готовый к переменам» (Кукулин, 2002: 226). Экспериментируя со словом, Левин постоянно прикасается и к архаическим пластам языка — к состоянию синкретической общности языковых элементов как предпосылке их трансформаций. Словотворчество этого автора постоянно сближается с мифотворчеством, а его проводниками в виртуальные миры возможностей становятся и кифара, и компьютер.

Дмитрий Авалиани: словесная акробатика

Дивит нас антивид

Дмитрий Авалиани

Поэзия Дмитрия Авалиани[514] многообразна. У него есть вполне традиционные замечательные стихи — и лирические, и философские, есть множество разнообразных экспериментов в области комбинаторной и визуальной поэзии — палиндромы, анаграммы, панторифмы (пантограммы), алфавитные стихи и пр.

Приведу некоторые примеры комбинаторной поэзии Авалиани: