тем самым восстанавливая праиндоевропейское окончание 1-го лица единственного числа *-m, сохранившееся в русских формах дам, ем, древнерусских есмь, имамь, в?мь. Экспрессия грамматической формы связана прежде всего с энергичностью высказывания и, возможно, с его торопливостью, а также с образом сына-ребенка: подобные формы характерны для детской речи.
В стихотворении «Баллада Эдгара По» из книги «Верховный час» ворон назван словом птиц:
Вот ворвется с тростью Зверя Гость! <…> Я открыл окно из тучи: рассекретить тайность трости, И взошел, бесцеремонен, ворон племени ворон. <…> Ты не трус, физиономья, Гость из Книг, Труба финалья… Как, ответь, твоя фамилья, птиц? «Никогда!» — ответил птиц мне… Дикция-то! — радьо-песне! Мужа речь. Два льда в две чаши? Или — в залп и не до льда? Я, с лицом не социальным, с серпами волос и с сердцем, осчастливлен созерцаньем врана класса «Никогда». <…> Существо сие в бинокле сидит на скульптуре-бюсте, перо в перстнях и наперстках, с пряжкой в башмаке — нога. <…> Что ж ты подразумевала, птиц мой, вран мой после зала, где мой Рим рукоплескала публика оваций-сцен? <…> Будь ты проклят, птиц-заика. Nevermore есть слово знака из латыни льдинка звука, — испаряется вода. Ты, владелец птичья тельца, ты, оратор, ты, тупица, так в моем санскрите текста этот знак уже — вражда. В этом доме на соломе, в этом томе на слаломе мифов, грифов, — веселее нам, висельчакам, «всегда»[164]. Грамматическое изменение в этом случае связывается прежде всего с влиянием слова вoрон — и с метафорой «ворон — alter ego поэта», а такая метафора очевидна и в тексте-источнике Эдгара По, и у Виктора Сосноры. У слова вoрон в языке особые отношения со словом ворoна — отношения псевдородовой соотносительности. В этом фрагменте так и сказано: вoрон племени ворoн. Может быть, слово птиц из текста В. Сосноры относится к слову птица из общеупотребительного языка[165], как название вoрон к названию ворoна (разница не для орнитолога, а для обычного носителя языка состоит, видимо, в символике, коннотациях, фразеологических связях: ворон представляется гораздо более зловещей птицей).
В стихотворении можно видеть и дополнительные мотивации к изменению рода. При первом вхождении в текст птиц — обращение, а в современном разговорном языке широко распространены усеченные существительные, трактуемые как новая звательная форма: мам, пап, Маш, Серёж и т. д. Далее слово птиц употреблено как существительное мужского рода: ответил птиц мне. Затем Соснора пробует освоить ситуацию, называя своего странного гостя обобщенно в среднем роде Существо сие в бинокле. При дальнейшем изложении событий слово птиц в пределах одной фразы согласовано со сказуемым в женском роде, а с определением в мужском: Что ж ты подразумевала, птиц мой, вран мой. То есть сказуемое ориентировано на нормативный род слова птица, а определение — на измененный. Поскольку речь идет о неясности подразумеваемого сообщения, аграмматизм фразы получает изобразительную функцию.
Следующая строка демонстрирует косноязычие. Она примечательна отсутствием запятых в строке где мой Рим рукоплескала публика оваций-сцен? Еще до прочтения вразумительного сочетания рукоплескала публика возникает аграмматическая последовательность где мой Рим рукоплескала — вероятно, с намеком на женский род латинского и итальянского названия города — Roma. Ср. далее: из латыни льдинка звука, — испаряется вода. Заметим, что фразеологическая связь слова Рим с поговоркой Рим — вечный город вносит антитезу ключевому слову текста-источника и стихотворения Сосноры — Nevermore, никогда.
Для понимания всего текста важно, что автор объясняет косноязычие попыткой своего существования в разных языковых пространствах; ср. также: так в моем санскрите текста. Он говорит с вороном «на птичьем языке» — это выражение обозначает язык непонятный и часто звучит в упрек поэтам, чьи стихи непросты для восприятия. Поэтому, возможно, что птиц (в последней из процитированных строф — птиц-заика) — это и есть слово «птичьего языка».
Название древнего индоевропейского языка санскрит означает ‘обработанный, сделанный’. В таком случае слова в моем санскрите текста можно понимать и как ‘в языке совершенном’. Возможно, значение сделанности, совершенности формы поддерживается и словом дикция, которому возвращается первоначальное значение, отсылающее к языку, речи, но еще и связанное с оформленностью этой речи[166].
Ко всему сказанному можно добавить, что слово, теряющее звук, можно понимать как передразнивание английского произношения слова Nevermore (вспомним строку «Никогда!» — ответил птиц мне… Дикция-то! — радьо-песне!). А в русском языке звук из слова вoрон исчезает, когда образуется традиционно-поэтическое слово вран с неполногласием, что тоже может быть значимо для толкования формы птиц.
В стихотворении «У ворот (лубок)» из книги «Хутор потерянный» появляется слово любовницо:
У ворот еще и ель ветви — в щеточках зубных (прилетает на хвою птица Хлоя в «ноль» часов чистит зубы — все целы! Хлоя — людоед). Щеточки — в крови. 
