Зачем?зачем?зачем?отдай мне красоту твою… поделись со мной…
Иль закрой лицо своё… пожалей меня, мальчик…
У тебя сноп лучей… нимб… нимб… больно от него… он слепит… Нимб…'
…И тут бежит сосед Малх и кричит с земли, чтобы я убрал руки от Марии…
О, рабби Малх! я не нарушу Закон.
О, рабби Малх, я закрываю глаза, чтобы не глядеть на Марию-Марру.
Я готов ради Закона упасть с крыши и порушить, избить о камни дрожащие свои руки и ноги.
Я снимаю с себя мокрую от бега рубаху и покрываю ею голову, чтоб не видеть Марию…
О, Боже! теперь я блаженно слеп и исполнил древний Завет…
Теперь я готов рухнуть с крыши о хлебовидные слоистые камни нашего дворика.
Но я не отпускаю рук Марии Марры, а она не отпускает рук моих, и все рубахи мира не помогут нам разлучиться, если их набросить все на две спелые уже головы наши…
И мои власы до плеч, и её власы до колен — переплетаются, соединяются в ветре и ласкают друг друга…
Иму, Матерь, что есть любовь мужа и жены?
Иму, Матерь, Мария, Вы молчите, а я знаю теперь…
Иму, Матерь Мария, а её тоже звать Мария… Только она из Магдалы…
У меня две Матери?..
Иму! И Она никогда не разлучится со мной…
Как и Вы, Матерь… мама…
Только Она пойдёт со мной по всем дорогам, по всем грядущим дням, по всем крышам… по всем градам…
Как и Вы, Матерь… Иму…
.. Иисус, Иешуа, зачем мальчику такая красота?..Не бывает таких лиц на земле… У тебя — сноп- нимб… Он слепит… больно… Остро…
Она снимает с голову алую шапочку и подносит её к Его лицу…
Шапочка дымится, занимается… шёлк свивается… курчавится, как живой…
Он говорит:
— Убери… Сгорит…
Он знает.
…Потом они сходят с крыши и ступают, босые, по камням двора, похожим на белые слоистые хлебы…
— Мария! Девочка! в обгоревшей алой шапочке!.. Наш двор усыпан камнями. Мы с отцом Иосифом пытались выкорчевать камни из земли, но их множество… Вся наша земля — камень…
О, моя каменистая Галилея, которую презирают жители Иудеи и Иерусалима!
Они говорят: 'Что' может взойти на камне? Какой злак, разрывая, раздвигая камень, даст плод?..
Какой Пророк придёт из чахлой провинции?из камня?'
Но котёл кипит с краёв…
Но иудеи кипят на окраинах Римской Империи…
А я взойду, воскиплю на Камне иудеев, на скрижалях Закона Моисея?
На окраинах Завета?..
О, моя каменистая, заброшенная Галилея!..
И я вернусь сюда через тысячи лет, ибо Воскресший всегда возвращается на места своего детства, и твои хлебные камни узнают меня и возрадуются…
Но!
…Иму! Матерь! что есть любовь между мужем и женой?
Иль я уже знаю?..
…И я хочу вечно бегать среди вечных весенних птиц, по вечной нашей крыше с вечной девочкой Марией…
И чтобы вечная Мать моя и вечный отец мой глядели бы вечно на нас и вечно любили…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Я уже знаю, что есть любовь, иму, матерь безмолвная Мария моя и абу, отец мой Иосиф с осыпчивым, тронутым, пурпурным маком в повреждённых, пурпурных, кровоточащих руках…
О, мак-текун сладко, незаметно останавливает кровь? останавливает муку жизни?
Отец, вы прибегаете к маку забвенья тайно?..
Вкушаете дым персидского языческого рая?..
Это персы сказали, что рай — это цветущий сад, в котором бродят девы с нагими избыточными, певучими грудями и лазоревыми сосками?
Отец мой, вы взяли мак и забрели в чужой рай?
Но вот бешеная собака — а средь тишины и безбожья. бездорожья, безвременья провинции только бешеные собаки напоминают о братстве одиноких человеков, а в Империи только в Риме ликуют, тратятся, безумствуют, соединяются во грехе человеки, а в провинции они пьют глухое вино одиночества и забвенья, и пыльно тоскуют о Риме…
Но тут бешеная собака привлекла, собрала, соединила их, и они вспомнили друг о друге в страхе своем…
Но вот бешеная собака в нашем притихшем Назарете укусила белого вола…
И вот бешеный переимчивый вол в пене обильной побежал густо, смертельно по улочкам Назарета и искал жертву от бешенства своего.
И пузырчатые ядовитые хлопья пены окропляли улицы пустынные и дома с закрытыми глухо дверьми.
И весь Назарет погрузился в бешеную пену, и пена покрыла вечную пыль назаретскую и камни несметные, хлебовидные его…
И вол искал, кого убить рогами разъярёнными…
Но не было никого на улицах Назарета, все попрятались в страхе в глухие, одинокие домы свои…
И тогда девочка Мария в алой шапочке обгоревшей вышла из дому на улицы пустынные, и вол увидел алую шапочку беззащитную её, и пошёл на неё, на алую…
Мария вся стала алая, как шапка её.
Бык в пене жемчужной еще более разъярился, увидев алую головку.
И Мария замерла близ смертельных рогов вола.
…Тогда Иисус выбежал из дома своего и стал пред волом, между рогами и Марией.
Тесно Ему…
Остро Ему…
Пронзительно Ему…
Душно…
Но Он знает, что эта смерть — не его.
Тогда вол опускает голову в пене, а мальчик гладит ладонями рога его, и потом гладит ноздри
