доктора-Чантурия – их поутру вывезла служебная машина в легком шоке. И прочее наблюдение сняли. Какой смысл? Бояров-то тю-тю. Уж куда-куда, но сюда-то не вернется, не круглый же он идиот….
Вот-вот. Иногда ситуация складывается настолько идиотская, что приходится вести себя как круглый идиот – в результате оказывается, что такая линия поведения есть единственно верная.
Резо не удивился и обрадовался:
– А-а-а! Нарушитель режима! Долечиваться явился?! Что беспокоит? – он показно разминал пальцы и вырастал из-за стола, играя угрозу и отбрасывая на стену карикатурную жуткую, как в мультфильме, тень. – Что беспокоит, то немедленно удалим! Ну так что нас беспокоит?!
– Всё! – в тон ему ответил я.
– Всё удалим! – категорично вынес приговор Резо. – Немедленно!
– Лучше не «всё», а «всех»… – конкретизировал я.
– Обижаешь, дорогой Саша!
Да, друг-Резо без лишних слов и объяснений понял то, что посчитал разумным и достаточным понять. И оказались мы со Шведом в отдельной изолированной палате – изолированной от всех, кто мог бы сунуть любопытный нос, а потом ненароком настучать куда не следует. Идеальное убежище: Швед рядом, пропитание – разумеется, не на отпущенные минздравом сорок копеек, лечение – в соответствии с прежними рекомендациями, но доза удвоена, штрафная доза: спиритус вини. Впрочем, и всерьез позаботиться о здоровье не мешает – пулю, что засела в боку, извлекли, и следует отлежаться, а не петлять по ночному Питеру, увиливая от резвых мотоциклистов и грузовичков. Короче: мой дом (то есть больница) – твой дом, мой стол (то есть не буквально больничное меню, а рацион самого Резо) – твой стол, моя сестра (то есть медсестра, на выбор, любая) – твоя… жена. «Как – не надо?! Ты что, не мужчина стал?! А твой друг что, тоже не мужчина?!».
Мужчина, мужчина, успокоил я Чантурию, просто ПОКА не надо. Немного погодя…
О своих причинах я уже говорил. А Швед – он вынужден был соблюдать целомудрие: что ни день моя тезка-Сандра навещала травмированного рыцаря (я либо в кабинете у Резо пересиживал, в нарды резался, либо в тренажерный зал спускался – отличный, кстати, зал у них в подвале: для разработки всяческих мышц, после травм, весьма кстати… а то и сауну включали, шлаки выгоняли с Ильей и Давидом, ближайшим окружением Чантурии). Мне в принципе безразлично: пришла тезка, не пришла тезка. Но Сереге Шведу было не безразлично. И тезке тоже. Бог с вами, ребята, милуйтесь! Но они, как откровенничал после этих визитов Швед, и не миловались вовсе. Больше беседы вели за жисть. Серегу подспудно Лийка мучила, маялся он из-за номера, который она выкинула: баба, она сердцем чует. А почуяв, Лийка вроде бы в сердцах, вроде бы спонтанно подала на выезд, хватит с нее, ей все это вот досюда уже, только Швед и удерживал, но если он так… то…
А то и скажу, что права твоя хозяйка… Само собой, не вдруг Лийка решилась, давно подготавливалась морально. Вот и Барабашку не с бухты-барахты загодя отправила за кордон, как бы на год, как бы по культурному обмену. И это правильно! Для Лийки – правильно. Мы живем в переломное время – и тут уж кому что отломится. Альбинос-Серега никоим боком не походил на ближневосточного родственника, мечтающего воссоединиться с дальними родственниками. А Лийка – да. Жили душа в душу? Ну и достаточно. Пожили. Раз он так, то она – так. Хотел Швед и на елку влезть, и рыбку съесть – и задницу ободрал, и в лужу сел. Короче, он меня даже немного замордовал своими откровениями каждую ночь: «Ты не спишь?.. Я одного не могу понять…». Серега- Швед, которого я особо ценил за то, что в любой непролазной кутерьме он неизменно говорил: «Понял!», этот Серега Швед плыл на глазах: «Ты не спишь?.. Я одного не могу понять! Никак не могу!..».
Чего тут не понять! Лийка ни разу в больнице не появилась, не навестила. Ну и ничего удивительного: у нее сейчас заботы поважней – с визой, с круглосуточным выстаиванием у консульства, да и очень надо рисковать нос к носу столкнуться с неизвестной соперницей у койки поверженного мужа!
Я Шведу в таких разговорах не собеседник. Я предпочту нарды, сауну, общество Резо, Ильи, Давида – нормальные мужчины, без комплексов. Как и я. Хотя даже такому обществу я предпочту полную свободу, не ограниченную пусть комфортабельной, но неволей. Рано или поздно – пора будет прощаться: дорогие гости, не надоели вам хозяева? Шведу еще лежать и лежать – перелом у него действительно сложный, дурацкий. Вот и спрашивается, зачем Сереге машина, если у него сложный перелом руки?
– Серега, зачем тебе машина?
– Ты что-о-о!
Да, по самому дорогому задел. Самое дорогое в порядке возрастания для Шведа – это: Сандра, семья, машина. Или: семья, Сандра, машина. Но – машина.
А Бояров, значит, для Сереги – никто и звать никак? А?
– Саш, нет, ну ты пойми! Как ты понять не можешь!..
Теперь уже я не могу понять? Я-то очень даже могу понять. И Серегина маета на больничной койке – в немалой степени оттого, что он давненько не видел, не гладил, не охаживал свою «вольво». И Лийку, конечно, давненько не видел, не гладил, не охаживал, но… это дело если не десятое, то второе. А первое – «вольво».
– Представляешь, ты тут валяешься, а гараж твой раскурочили по наводке и машину угнали, на части разобрали.
– Не сыпь мне соль на раны! – дурным голосом ревел Швед, притворяясь, что ироничен. – Она еще болит!
– Или еще Лийка могла на ней в Апраксин махнуть. У нее ведь тоже документы на машину? А ей ох как деньги сейчас нужны – дорога дальняя.
– Не сыпь мне соль на р-р-раны! – говорил навзрыд Швед, и не получалось у него иронии.
– А так – будет машина в надежных руках.
– В твоих?!
Да, с легковым транспортом у меня некоторым образом… не складывается. Если посчитать только за последний период, времен «русского транзита»: собственная «лохматка», милицейский «мерседес», пожарная «Волга», серебристый красавец (теперь бывший красавец) Николая Владимировича Мезенцева… Я бы на месте Шведа тоже призадумался. Но ему я не дал возможности раздумывать. В конце концов – мне НУЖНА машина. И кончим бессмысленный разговор. Каков бы ни был процесс уговоров, результат заранее известен. Да и процесс протекал хоть и шумно-тягуче, но для проформы – в ожидании Резо: все-таки надо с ним обговорить детали перегона «вольво» из Серегиного гаража под окна больницы.
– И будешь ты, Серега, глядеть на нее из окошка. А я даже побибикаю из нее, чтоб твой слух согреть.
– Да-а, а потом угробишь ее о ближайший «Камаз»!
– Ложитесь, больной. Вам вредно волноваться. Короче, считай, что я тебя уговорил. Понял?
– Понял…
Я изложил Чантурии вариант. Чантурия предложил свой вариант: Бояров никуда на своих не пойдет, а вместо Боярова отправится по адресу Илья или Давид (оба водители что надо, пять лет на «скорой» работали) и аккуратно приедут на «вольво» к больнице. Природно интеллигентный Швед мялся-жался, не возражая и не соглашаясь: с одной стороны, доктор ему – всё, а он доктору вроде бы не доверяет; с другой стороны, не будет ведь Серега растолковывать доктору все тонкости нынешних отношений в семье и возможных эксцессов, если абсолютно чужие люди вдруг возникнут у гаража, и вдруг Лийка именно тогда именно там… ну и так далее.
Я вывел Резо в коридор и доступно объяснил все что мог про кашу, которая заварилась у Шведа, и в которую он сам влип.
– Бедный мальчик! – зацокал языком Резо. – Бедный, бедный! Один, совсем один. Очень тяжело потерять жену…
Нет, никогда не определить, насколько искренне сочувствие у кавказцев. Цокал-то Резо громко и сокрушался с тяжелыми вздохами. Но по большому счету: кого скребет чужое горе?! И Резо, что называется, «принял самое живое участие», но в глазах мелькнул некий огонек – холодноватый, даже не равнодушный, просто никакой. Ритуал ритуалом, но… кого скребет чужое горе?! Весьма напоминал Чантурия в этот момент своего анекдотного земляка, который скорбно повторял: очень тяжело потерять жену, очень тяжело потерять жену… – а потом завершил: практически невозможно!
