В Поисках Роста

субсидировать технологическую имитацию, потому что она благотворна не только для самого имитатора, но и для других компаний страны. И, конечно, деловой климат должен благоприятствовать прямым ино­ странным инвестициям и импорту оборудования, не говоря уже о предприни­мательстве как таковом.

Бангалор

Бангалор — столица штата Карнатака на юге Индии. Этот город, располо­женный на плато, издавна известен своим освежающим климатом и садами. Когда-то Бангалор был сонным местечком, куда отправлялись новобрачные и пенсионеры, чтобы оказаться подальше от цивилизации [36].

Ныне, однако, Бангалор известен совсем другим. Его именуют индийской Силиконовой Долиной, поскольку он стал одним из крупнейших центров кон­центрации производства программного обеспечения в третьем мире. В барах с названиями вроде NASA и Pubworld на Черч-стрит молодые программисты об­ мениваются последними новостями отрасли («сплетни Черч-стрит»). Среди их клиентов — Citibank, American Express, General Electric и Reebok [37]. Здесь есть представительства Texas Instruments, Sun Microsystems, Novell, Intel, IBM и Hew­lett-Packard. Среди местных фирм — Wipro, Tata, Satyam, Baysoft и Infosys. Не­которые местные фирмы создали коалиции с иностранными партнерами (Wip-ro с Intel, Tata с IBM). На Черч-стрит приезжают представители рекрутерских компаний, чтобы набрать программистов в настоящую Силиконовую Доли­ну. В Бангалоре сосредоточена значительная часть производства программно­го обеспечения Индии (которое оценивается в 2,2 миллиарда долларов). Этот город — хороший пример того, как отсталая область может рывком достичь передовых рубежей развития технологий.

Но почему Силиконовые Долины по всему миру столь упорно концентри­руются в конкретных местах? История Бангалора, как и многие другие, начи­нается (но не кончается) с государственного вмешательства и с университета. Для Бангалора Индийский научный институт был тем же, чем для Силиконо­вой Долины был Стэнфорд, а для Route 128 — Массачусетский технологичес­кий институт.

В 1909 г. индийский промышленник Джамсетджи Насарванджи Тата осно­вал в Бангалоре Индийский научный институт, ставший лучшим в стране на­учно-технологическим центром. Как и всех прочих, предпринимателя привлек прекрасный климат. После обретения Индией в 1947 г. независимости, в Банга­ лоре открылись государственные агентства по обороне, авиации и электрони­ке: Hindustan Aeronautics, Bharat Electronics, Indian Space Research Organization и National Aeronautical Laboratory. Можно понять, почему к этому месту потяну­лись программисты. И все-таки остаются вопросы. Программисты прибывали в Бангалор, потому что там уже были программисты, которые, в свою очередь, приехали потому, что там уже были программисты. Почему же по всему миру программисты селятся на таком ограниченном пространстве?

Пока я рассматривал технологические инновации как сознательное реше­ние инноваторов, которые реагируют на стимулы, нередко подкрепленные го­сударственным вмешательством. Но у изобретательства есть и бессознатель­ный аспект — его определяют как зависимость от предшествующего развития. Инноватор не может предсказать, к чему приведет конкретная инновация. Джамсетджи Насарванджи Тата не предполагал в 1909 г., что создание техни­ческого института повлечет концентрацию компьютерной индустрии в Банга­лоре (тем более что тогда и компьютер еще не изобрели).

Зависимость от предшествующего развития и удача

Да, чаще всего трудно предвидеть, приведет конкретное изобретение к серии дальнейших изобретений или заведет в технологический тупик. Тут вновь маячит призрак неопределенности. Некоторым обществам не повезло — они внедряли технологии, которые были хороши для конкретного момента, но не обладали особым инновационным потенциалом. Зато другим сопутствовало везение, и они вставали на путь, оказавшийся технологически плодотворным. Это и есть за­висимость от предшествующего развития. Будущий успех страны определяется тем путем, который она избрала в прошлом. Например, в Англии XVIII века мно­го внимания уделялось техническому прогрессу в горном деле, поскольку страна обладала обширными запасами угля. Проблема, с которой столкнулись англича­не, заключалась в устранении воды из угольных шахт. Дальше сложилось так, что шахтеры «работали над созданием более совершенных насосов и это привело к появлению более точных бурильных машин и других орудий, которые в конеч­ном счете позволили разработать паровые и современные гидроисточники энер­ гии. Горное дело требовало знания металлургии, химии, механики и инженерного дела; средоточие многих ветвей знания… не могло не привести к дальнейшему техническому прогрессу». Немало великих английских изобретателей XVIII века начинали свой путь в горной промышленности [38].

Другой случай — использование колеса в транспорте на Западе. В последо­вательном продвижении от тачки к телеге, дилижансу и железной дороге кры­лась своя естественная закономерность. На Ближнем Востоке и в Северной Аф­рике, наоборот, колесный транспорт был заменен ездой на верблюдах — это случилось после изобретения верблюжьего седла около 100 г. до н.э. Использо­вание верблюдов было экономически разумным, поскольку для них не надо было строить в пустыне дорог. Тем не менее это технологический тупик. По выражению Мокира, «верблюды сберегали ресурсы… но не вдохновляли на строительство железных дорог» [39].

Более свежий пример — изобретение в Японии в конце 1960-х гг. аналого­вого телевидения с высоким разрешением. Некоторое время Япония была ми­ровым лидером в области HDTV — первые передачи вышли в эфир в 1989 г. Но затем она уступила лидерство США и Европе, которые раньше разглядели, что именно за цифровыми технологиями будущее. Первый телеэфир с исполь­зованием технологии HDTV состоялся в США в 1998 г. [40] Трудно угадать, что станет технологическим прорывом. Иногда можно просто поставить не на ту лошадь.

Дополнительность против замещения

Дело еще и в том, что новые технологии дополняют друг друга и одно изо­бретение повышает доходность другого. Этот феномен противоположен то­му, о котором я вел речь в данной главе: новая технология разрушает старую. Во многом эффект дополнительности действует так же, как игра в соответ­ ствие квалификаций, описанная в предыдущей главе. Ход экономической ис­тории будет зависеть от того, что возобладает — дополнительность или заме­щение.

Железная дорога была дополнительным изобретением к паровому котлу. (Далеко бы мы уехали в вагонах, которые тянули бы лошади?) Интернет — дополнительное изобретение к персональному компьютеру. (Можете вообра­зить Интернет на мэйнфреймах?)

Если дополнительность изобретений берет верх над замещением, послед­ствия будут выражаться в эффекте, сходном с возрастающей отдачей, описан­ной в предыдущей главе.

Во-первых, изобретения будут стремиться к высокой концентрации во вре­мени и пространстве, как в центральной Англии между 1750-м и 1830 гг., в Си­ликоновой Долине в 1980-1990-е гг. и в Бангалоре сегодня. Деятельность изо­бретателей подстегивается наличием рядом с ними других изобретателей. То, где именно возникнет такая концентрация, часто зависит от случайностей вро­де места расположения университета.

Во-вторых, инновации будут появляться там, где технология уже развита. Этот эффект сводит на нет преимущества отсталости для имитации чужих от­крытий и прыжка к передовым рубежам. (С учетом эффекта дополнительнос­ти изобретений, отсталость все-таки скорее минус.) Новые изобретения будут появляться там, где они могут опираться на уже существующие изобретения. Это также зависит от предшествующего развития.

В-третьих, иногда новые изобретения вдыхают новую жизнь в существую­щие вопреки рассмотренному уже нами созидательному разрушению [41]. На самом деле оба процесса могут происходить одновременно; одни технологии под напором новых изобретений будут безвозвратно уходить в прошлое, а дру­гие — будут оставаться.

Наконец, с течением времени технический прогресс будет ускоряться. Если новые изобретения дополняют существующую технологию, то с развитием тех­нологии их доходность будет увеличиваться, и это приведет к ускорению тем­пов технического прогресса. Практика вроде бы это подтверждает. В течение первого тысячелетия нашей эры изобрести что-нибудь экстраординарное вро­де хомута было огромным достижением — он позволял лошади тянуть груз и при этом устранял давление ярма на грудную клетку животного. Даже в XIX веке должно было пройти время, чтобы от 1,2 миллиона лошадиных сил, кото­рые обеспечивали американской промышленности паровые машины в 1869 г., дойти до 45 миллионов, которые обеспечивали электрические двигатели в 1939 г. Сорокакратный прирост мускульной силы за семьдесят лет!