— Нежный запах. Как у гардении.
— Нет, не как у гардении, а как у акации. Ведь это и есть акация. Вся округа. Теперь скажи, зачем я говорю тебе об этом?
— Наверно, ты хочешь, чтобы я ощутил…
— Эвангеле, ты, может, и ловкач, и гений, но ты — дурень!
— Тогда я не понимаю…
— Как ты умудрился заработать столько денег? Объясни мне.
— А ты объясни мне, какое отношение?..
— В некоторых вещах ты глуп как пробка.
— Па, ты только что сказал…
— Я сходил к воде и посмотрел на деревья. Ну?
— Да, я понял.
— Ничего ты не понял.
Именно так он задразнивал меня в детстве, и я начал презирать и бояться его, как и тогда, тридцать лет назад.
— Па?..
— Что, па? Что, па? Больничных сестер рядом нет?
Я замолк — ну что тут ответить?
— Так ты видишь рядом сестер или нет?
— Нет.
— Для разнообразия ответил правильно.
Увидев Гвен с яйцами и чашкой кофе на подносе, я облегченно вздохнул.
— Ты слышал, как эта шлюха-сестра сказала, что я не могу ходить?
— Па, здесь дама.
— Уверен, что это слово ей знакомо. Правильно, мисс?
Он все еще принимал Гвен за проститутку.
— Да, слышала, — сказала Гвен.
— Когда тебя все время пытаются убить, нужда в вежливости отпадает. Так, мисс?
— По-моему, так, — ответила Гвен.
— А ты что думаешь? — обратился он ко мне.
— Э-э… — бессвязно пролепетал я.
— Э-э! Э-э! — передразнил он меня.
Я залился краской от смущения. В то же время должен признаться, что папаша окончательно стал самим собой.
— Ну и что ты сейчас думаешь? — спросил он.
— Да так, ничего определенного.
— Ложь, ложь и еще раз ложь. Когда ты молчишь, ты много думаешь. Итак, что ты думаешь?
— Ты снова стал самим собой.
— Ага, сукиным сыном?
— Да! — согласился я. — Но…
— Но сестер здесь нет. А деревья, где они?
— У воды, на берегу.
— Правильно! — воскликнул он. — У воды! Ну же, шевели мозгами!
Отец взглянул на поднос, поставленный перед ним.
— Я не хочу яйца, — заявил он. — Разве я их заказывал?
— Па, не надо так обращаться к ней.
— Теперь ты будешь говорить мне, КАК я должен обращаться к ней?
Гвен прервала наш спор:
— А что бы вы хотели, мистер Арнесс?
— Что угодно, — ответил он. — Не хочу беспокойства.
Он взглянул на нее, нежно улыбнулся и взял ее за руку:
— Ты — маленькая очаровательная леди. Жаль, что я не молод, отбил бы тебя у сына. Знаешь, когда мне было 20 лет, я мог всю ночь. Разумеется, единственной моей женщиной была его мать! Но даже когда она мне надоедала, я все равно мог всю ночь. Бедная женщина не знала, куда деваться! Она просила меня, Серафим, опять? — Отец рассмеялся и сжал руку Гвен, затем запел: — Весь день, всю ночь! Серафим! Бедняга!
Мне всегда бывало страшно неуютно, когда отец принимался рассуждать об этой стороне его жизни с мамой, и он знал это.
— Ему бывало не по себе, когда я занимался с его матушкой то здесь, то там. А пацаном он пытался оттаскивать меня от нее. Помнишь? — обратился он ко мне. — Помнишь? Вот это, — он положил свою руку на грудь Гвен, — он называл «обед», и когда я клал матери руку на грудь, то он хотел снять ее. Ого, посмотри, он и сейчас хочет убрать ее оттуда! — И он возбужденно расхохотался. — Весь день! Всю ночь!
Гвен он понравился.
— Держу пари, вы и сейчас в силе, мистер Арнесс.
— А вот насмехаться ни к чему, мисс! В постели я более не могу. Тут я кончен еще в 45 лет. Кончен.
— Ну, пока не попробуешь… — сказала Гвен.
— Не надо лезть в дела других, мисс! — сказал он. — Этот департамент закрылся навсегда. А вот ковры — другое дело. Сегодня я ходил к воде. Один. Сестры за руки меня не держали. Что ты думаешь по этому поводу?
— Это прекрасно, мистер Арнесс, — ответила за меня Гвен.
— Вот именно! Он рассказал тебе, что во сне приходил мой отец? — Он хитро прищурился и добавил: — Он — мой дурень-сын, думает, что я уже не различаю сон и реальность. Но сны говорят правду! Вы верите в сны, мисс?
— Верю, — ответила Гвен.
О Господи, она начала поддакивать ему во всем!
— Отлично! — сказал он. — Проснувшись, я подумал, что, может, я еще встречу кого-нибудь, кто бы не желал моей смерти?
— Па! — возразил я. — Я не хочу, чтобы ты умер.
— Посмотрим! — сказал он зловеще. — Посмотрим!
Он пристально посмотрел на меня.
— Сколько у тебя денег? — спросил он.
Я действительно соображал туго. Только сейчас до меня дошло, что он замыслил…
— Точно не знаю, — увернулся я.
Он пожевал губами, затем повернулся к Гвен и спросил:
— Мисс, вы когда-нибудь слышали, чтобы взрослый человек не знал, сколько у него денег?
— Нет, — ответила Гвен. Сучка.
— Пе-пе-пе! — скривил губы отец. Этими «Пе-пе-пе!» он доводил меня в детстве до слез. Даже сейчас, спустя тридцать лет, эти звуки имели силу и вызывали во мне бешенство.
— Сколько у тебя денег? — спросил он. — У тебя и Флоренс? — Он повернулся к Гвен. — Флоренс, миссис Арнесс Младшая — женщина высокого класса. Отец ее — шишка, тоже имеет кучу денег.
— Я не знаю, па. Правда, не знаю!
Он даже не посмотрел на меня, а продолжил беседу с Гвен.
— Судя по моему опыту, лишь только разговор заходит о деньгах, то и разговора-то, собственно, не получается. Вам это тоже известно, мисс. Когда на следующее утро вы просите денег, то интонация меняется? Так? Вечером — дорогая, милая, сладкая. А утром — я не знаю, сколько у меня денег. Ложь!
Мне пришлось сдержать себя.
— …Вечером — дай поцелую. Люблю… Ты ведь знаешь?
