брата президента нашего колледжа. Печать успеха всегда светилась на лбу Артура. Бедный сукин сын не имел выбора.
По разным сложным причинам мы были друзьями. Мне представляется, главной из них, с моей стороны, было то, что Артур больше, чем кто-либо, дал мне почувствовать принадлежность к «своим» — то есть белым, стопроцентным, протестантам и т. д. Поэтому я ценил его. И в этот день, если бы я и захотел кого увидеть, то в число избранных мог бы попасть и Артур.
Но видеть я не хотел никого. То, что я решил в этот день, и то, что предприму в ближайшие дни, изменит мою судьбу. В уме крутились отчаянные по дури желания. Попробовав кусочек свободы, я хотел всю ее целиком. Поэтому день этот для меня — без свидетелей! И я решил, что буду один!
Артур продолжал глазеть на меня.
— Малая композиция собственного сочинения? — спросил он.
— Нет. Анатолийская военная песня, — ответил я. — Для встречи предстоящих испытаний!
Я не хотел, чтобы меня отвлекали!
Затем я подумал, а какого, собственно?.. Я же не приглашал его!
Я встал и закрыл входную дверь на замок.
И тут же пожалел об этом. Надо было услать Артура, не прибегая к таким откровенно враждебным действиям. Но как иначе? Лучше уж так, чем никак.
Артур прошел на крыльцо, встал у двери и взглянул на меня через стеклянную проставку.
— Эдвард, — обратился он. — Задний вход открыт.
— Чего нужно? — спросил я.
— Ты не собираешься пригласить меня?
— По-моему, не собираюсь.
— Я хочу занять у тебя всего пару минут.
— Надо было предупредить заранее.
— Прекрати, Эдвард. Открой.
— Мне всегда нравилась одна черта в твоей традиции янки, Артур. Ты плохо смотришь на неожиданные визиты.
— Разве секретарь не предупредил тебя?
— Нет.
— Я сказал звонить каждые пятнадцать минут, пока тебя не застанут.
— Я не брал трубку.
Сильной чертой характера Артура являлось его умение всех заставлять подлаживаться под его манеру вести разговор.
— Эдвард, давай одевайся и выходи. Превосходная погода.
— Чего ты хочешь?
— О Господи, Эдвард! Поговорить с тобой!
— Артур, мне нужно побыть одному.
— Кончай, Эдвард. Дела принимают скверный оборот. В конце концов, я ведь не только твой друг, я — твой юрист. И как юрист говорю, тебе нужна срочная консультация.
Я промолчал.
— Эдвард, я — твой друг. Я здесь, чтобы помочь тебе.
— Верю. Поэтому сделай что-нибудь такое дружеское, непритязательное и человеческое…
— Что же?
— Отстань. Через несколько дней встретимся.
— Так не пойдет.
— Пойдет.
— Через несколько дней будет поздно. Твои дела уже слишком плохи. А теперь, пожалуйста, веди себя как цивилизованный человек и открой дверь.
Я промолчал.
— Может, к примеру, сообщить тебе…
— Сообщи…
— Хорошо, впусти меня. И прошу, надень что-нибудь. Я не могу говорить серьезно, когда ты голый…
— Извини, пожалуйста, — сказал я и начал закрывать стеклянную проставку.
— Не извиню, — сказал он и дернул за дверь, не ожидая, что она заперта.
— Эдвард, я отменил весьма серьезные встречи, чтобы повидать тебя. Во имя нашей дружбы, а ей как-никак больше двадцати лет, как ты можешь встречать мое появление так грубо?
— Прошу прощения, Артур. Нет настроения.
— Вздор. Глупый вздор! Хорошо, поговорим через дверь.
Он принес откуда-то белый стул и поставил его перед дверью. Я не пошевелился.
— Тебе известны, — начал он, — последствия, очень серьезные последствия твоего недавнего поведения?
— К примеру?
— К примеру, я могу заверить тебя, что это лишь незначительный пример, ты не пробовал снять деньги со счета?
— Нет.
— Попробуй.
— И что произойдет?
— Будет следующее: тебе ничего не дадут. У вас с Флоренс был общий счет.
— Тогда, как моему юристу, — сказал я, — даю указание: пусть счет разделят. Или, если есть законные способы, пусть предупредят ее, чтобы она впредь воздержалась от подобных действий.
— А теперь, — спросил Артур, — могу я войти?
— Очень прошу тебя, иди и делай что велено.
— Эдвард, через минуту я вышибу ногой стекло, войду и задам тебе хорошую трепку.
— Лучше не пытайся.
— Эдвард, это была шутка. Что с тобой? Ты будто сам не свой? О! — прервался он. — Я понял.
— Что ты понял?
— У тебя гостья. Она еще здесь?
— А это не твое дело.
— Я не возражаю против того, чтобы поговорить при ней.
— Даже, по-моему, предпочел бы. Но, Артур, у меня есть личная жизнь, и она моя личная жизнь, а ты — мой юрист, и я тебе плачу.
— Ребенок тоже здесь?
— Какой ребенок?
Мне захотелось проверить, сколько он знал.
— Твой ребенок. От тебя.
Кто мог сказать ему об этом?
— Ребенок был открытием для тебя, не так ли? — спросил он.
Я промолчал.
— Теперь я могу войти?
— Нет, — сказал я.
— К твоему сведению, я знаю еще много фактов о вашей связи.
— Откуда?
— Эдвард, откуда в наши дни узнают? Флоренс наняла человека, и тот расследовал.
— Шпик?
— Сыщик.
— Тогда это просто… просто…
— Согласен. Это ни в какие рамки не лезет, — подтвердил он, — но в то же время у Флоренс, как ни у кого другого, есть на это право!
