Вернувшись, я заметил, что он набрасывает что-то на листке бумаги.
Он выпил воду, улыбнулся вместо «спасибо» и прокашлялся. Я сел, будто он приказал мне сесть.
— Эдвард, — объявил он, — твоя семья может быть спасена. Мой долг юриста повелевает мне приложить все усилия на этой почве.
Он сделал паузу. Я его не прерывал. Теперь-то зачем?
— Самая большая проблема связана не с тобой. Мы должны выяснить, что нам надо предпринять для устранения последствий обиды, нанесенной Флоренс.
— Я не хочу обижать Флоренс, — сказал я идиотским голосом.
— Я тоже так думаю, — одобрил он ход моих мыслей. — Но должен сказать, что вчера произошло нечто ужасное.
— С Флоренс?
— Да. Среди прочих вещей, собранных сыщиком, выяснилось и другое. А именно — Эллен не вернулась в Радклифф, как думала Флоренс, а живет здесь, в одном довольно дешевом отеле. Вместе с ней молодой человек ее возраста, негр. Ты знал, что он негр?
— Ты имеешь что-то против негров?
— Эдвард, могу напомнить тебе, что я являюсь членом Союза борьбы за гражданские права и свободы!
— Итак, ты уже дважды упомянул цвет кожи, достаточно ясно намекая, что для белой девушки нет ничего хуже, чем быть в той или иной степени лично связанной с негром?
— Хорошо. Признайся мне чистосердечно: ты ведь предпочел бы для дочери белого парня?
— Да. Белого, — пришлось мне признать.
— Что и требовалось доказать. Эллен — ребенок, Эдвард. Когда ты и Флоренс попросили меня быть ее крестным отцом и когда, серьезно спросив себя, могу ли я быть им, я согласился, то тем самым принял на себя определенную ответственность. Я поклялся заботиться о ней. Флоренс обнаружила, где дочь, и позвонила мне. А я сумел договориться с отелем, чтобы Флоренс пустили в их комнату. Там же, в ванной, Флоренс нашла контрацептивные средства, используемые женщинами. Затем, только представь ее состояние, она осталась ждать и ждала их до четырех утра. Именно в это время они заявились. Флоренс попросила молодого человека извинить их с дочерью, но он сделал ошибку, отказавшись выйти. Пришлось Эллен попросить его покинуть их. Флоренс выяснила, что, оказывается, это ты дал ей разрешение на эти средства, даже практически сам вручил их ей. В девятнадцать лет! Это явилось последним и самым полным доказательством твоей не мнимой враждебности к Флоренс.
Я почувствовал, что снова на грани, снова могу сорваться.
— Артур, — услышал я себя, — я очень не хочу еще раз срывать свой гнев на тебе. И прошу говорить со мной как с клиентом, а не как с подсудимым. Я ни в малейшей степени не обязан объяснять тебе мое поведение.
— В тебе проснулась вина, мой дорогой!
— Твой тон…
— Оставь мой тон при мне. Еще никто не мог переделать мой тон. И кроме того, я сказал все.
— Я требую, чтобы ты вел себя как мой юрист, если ты еще мой. Если нет, я найму другого. Ты не ЗАКОН!
— А разве кто-то говорил, что я — сам закон?
— Судя по тому, как ты развалился в кресле…
— По тому, как я развалился?
— Да! — я уже кричал. — Ты еще не закон! Ты один из тех, кому я плачу за советы о законах!
— Эдвард, советую тебе не поднимать вопрос об оплате, потому что откроется такая бездна! Тебе будет очень трудно. А теперь веди себя как член цивилизованного общества и сиди спокойно.
Я сел.
— Тебе не кажется, что Флоренс — воплощение терпения? Она не отвечала на твои плевки в душу, на непрекращающиеся провокации и на полное пренебрежение ею как женщины, извини за напоминание.
— Нет, лучше напомни. — Я возмечтал, что я сделаю из Артура с помощью своих кулаков.
— Она все рассказала мне, Эдвард.
— Хорошо.
— Сарказм опустим. Она имеет полное право говорить мне все, что считает уместным. В той степени, в какой она считает нужным, я должен знать о причинах вашего разлада.
— И каковы же основные причины?..
— Мне кажется, основной причиной вашего разлада является то, что ты не был ей мужем в течение почти трех лет. При всем при том ты притворялся импотентом, не будучи им с бесчисленным множеством других женщин.
— Я уверен, Флоренс скорее предпочла, чтобы я был импотентом.
— С бесчисленным множеством других женщин, о которых мы знаем в нюансах. Опять же благодаря усилиям сыщика. Сколько можно было терпеть?
— Лучше бы она не терпела.
— Она терпела, потому что думала, что вашу семью можно спасти.
Кофе на кухне убежал. Я прошел туда и долго возился с чашками и подносом, аккуратно наливая, помешивая и расставляя. Он снова улыбался при моем появлении.
— Спасибо, Эдвард, — сказал он. — Прекрасная все-таки это штука — то, что мы называем цивилизацией. Ты сильно ударил меня. И все-таки мы сидим вместе и, контролируя свои эмоции, работаем над разрешением проблемы.
Он устроился в кресле поудобнее и приготовил себе кофе по своему вкусу.
— Теперь, если ты не возражаешь, — приступил он, — я скажу то, что должен сказать. Я не твой друг и не друг Флоренс, я — друг вашей семьи. Я еще помню те недавние времена, когда в нашем кругу цивилизованных людей ваша семья считалась образцовой, вы были «Золотой парой»! Эта фраза не относится к величине банковского счета, хотя и счет был в золотом порядке!
Он вытащил сигарету, «Данхилл-23», длинную, тонкую, с изумительным мягким вкусом, такую дорогую, что на ней даже не было бумажной ленточки, такую специальную, что он мог конфиденциально угощать ею на Рождество своих избранных клиентов.
— Закуришь? — предложил он. — Бери, не стесняйся, — добавил он, видя мои колебания, — платы за нее не взыщу.
Он рассмеялся. Я взял сигарету.
— Теперь, — сказал он, — ты вполне одет.
Он аккуратно прикурил и дал мне прикурить. Откинувшись назад, расслабившись, он продолжил:
— Эдвард, мы живем в цивилизованном мире. Последнее время ты только тем и занимался, что плевал на его законы. Отлично. Допустим, что это был знак твоей жизнеспособности. Я даже представляю твои ощущения. Поверь, я отношусь к тебе с симпатией, понимаю тебя, но мне кажется, что все это слишком поздно. И все же!
Он ослепительно улыбнулся.
— Могу я поведать тебе нелицеприятное, Эдвард? Могу. А насколько ты готов к новой жизни? Сколько ты готов отдать за ту степень безответственности и свободы, которой ты, кажется, возжелал всем сердцем? Цена ведь может быть и выше, чем та, которую ты можешь заплатить. У общества, Эдвард, есть свои права. Общество не будет глядеть на тебя сквозь пальцы. Люди обижены, Эдвард, они не спустят тебе оскорблений. Твои действия уже аукнулись. И тебе это может прийтись не по нраву. Проиллюстрировать?
— Валяй.
— К примеру, ты знаешь, что вчера твой отец упал и сломал бедро?
Молчание.
— Прямо перед домом.
— Когда его тащили в машину!
— Не точно. Спорю, что его не тащили.
