— Ты посоветовал ей?
— Идея была не моя, — сказал он. — Но не спорю, когда несколько недель назад она спросила меня, что я думаю о расследовании, я не стал ее отговаривать.
— Ты чей юрист? Мой или ее?
— Я — юрист вашей семьи.
— Разве это дает тебе право совать свой нос в мое белье?
— Это не самое благодарное занятие, но долг велит мне делать именно так. Скажи, неужели ты стал бы препятствовать праву Флоренс разузнать все о связи, которая грозит разрушением ее семьи?
Я промолчал.
— Твое молчание означает лишь одно. Утвердительный ответ. Она, разумеется, имеет право.
— Поэтому и наняла шпика.
— Сыщика. А сейчас у нее имеется полное досье. На тебя и на мисс Хант. То, что я имел случай тщательно изучить.
— Ого!
— Меня поразил один феномен во всем этом исследовательском деле — этот вид деятельности, должен признаться, я теоретически не одобряю, — так вот, поразила меня та охотность, с которой люди идут навстречу. Порой казалось, они сами хотели все рассказывать. У нашего сыщика не было проблем с поиском людей, готовых рассказать. — Он хихикнул. — Я видел этого парня. Он не из тех, кому хочется излить душу. И тем не менее он не встретил ни одного, кто бы полностью не… Что это за слово? Ну, употреблялось в уничижительном смысле про коммунистов?
— Стучат.
— Вот-вот, кто бы с охотой не стучал.
— И все же, — сказал я, — удивительно, что Флоренс…
— Да, — кивнул он, — и я. Но мир очень быстро движется к тому, что я называю цивилизованным варварством. Я, в принципе, гнушаюсь… но…
— Но ничего не имел против поисков на меня компрометирующих материалов?
— Мне было противно, но в данной ситуации, зная, каково Флоренс…
— Артур! — перебил я. — Говори прямо!
— Хорошо, — ответил он. — Хорошо, старик. Прямо так прямо. Знаешь ли ты, что мисс Хант была постоянным компаньоном — еще и оплачиваемым — одного старого итальянского коммуниста, которого департамент внутренних дел на прошлой неделе предложил выслать из страны? Знаешь ли ты, что эта самая мисс Хант, еще перед комми, была любовницей мистера Колье, чья личная жизнь в этой области богата подобными эпизодами? И что эти эпизоды, со старым итальянцем и Колье, есть ничто по сравнению с сексуальной распущенностью, в которую она была замешана еще до них? В Вашингтоне, к примеру, она была очень доступной леди, ее содержала масса мужчин. Эдвард, ответь мне, и ради нее ты собираешься бросить свой милый дом в Калифорнии?
— Артур, — ответил я, — здесь тебе не суд, а ты — не прокурор!
— И тем не менее вынужден требовать ответа. Изволь мне ответить, собираешься ли ты бросать дом, что означает Флоренс — прекрасную, достойную и чистую женщину с безукоризненным поведением, подобную которой ты нигде не найдешь, ради самки, которую перебрасывали с рук на руки, которую мяли и тискали, обрабатывали и продавали сотни раз? Ответь, ради Бога, Эдвард?
Дверь не выдержала эмоционального и физического напора Артура, защелка отлетела, дверь отворилась, и он влетел в комнату. Не теряя дыхания, Артур продолжил:
— …Я выдал тебе словесный понос двух черных мужей, которые занимались ею в течение долгого времени и о которой они отзываются не иначе как Бедное Белое Рванье…
Я врезал ему что было силы.
Он сел на задницу. Артур был крупным мужчиной, но я попал правильно. Кровь хлынула из его рта.
Медленно он поднялся.
— Знаешь, — сказал он, — я в отличной форме и могу сделать из тебя котлету!
— И не пытайся, — сказал я.
— Но разговор я продолжу. Хочешь ты или нет.
— Чей ты юрист? — заорал я. — Мой или ее?
— Не заставляй меня выбирать, потому что если я выберу, то не тебя.
— Тогда, если ты ее юрист, выметайся отсюда!
— Я сказал, что я не ее юрист. Я твой и ее. Ваш общий!
— Я плачу тебе, подонок, не за то, чтобы сажать шпиков к моей заднице!
— «Подонок» в данной ситуации неуместен, Эдвард. — Он понял, что изо рта идет кровь. — Будь добр, найди платок.
— С собой ничего нет, — ответил я.
Он рассмеялся.
— Ну туалетная бумага-то есть?
Кровь заполнила весь рот. Он ощупал зубы.
— В порядке? — спросил я.
— Вроде.
— Сейчас принесу тебе бумаги.
— Вот она, оборотная сторона медали. Или долг юриста, — сказал он.
Я поспешил в кухню. Оторвал край полотенца и замочил в раковине. Я немного зауважал Артура. Нужна не только храбрость, но и какое-то сочувствие, чтобы ТАК говорить со мной. Он действительно неравнодушен к моей судьбе. Возвращаясь с полотенцем, я сказал себе: прекращай ерепениться, выслушай его.
Он сел, вытер рот. Затем, наблюдая за ним, я снова почувствовал, что всегда чувствовал по отношению к нему в разных переделках: мне он, может, и не совсем по душе, но у него есть класс. Неудивительно, сказал я себе, поэтому он так и удачлив. Он прокашлялся и посмотрел на меня, требуя внимания.
— Эдвард, — сказал он, готовя меня к тому, что последует, — бывают случаи, когда лучшее, что юрист может сделать для клиента, это защитить его от самого себя.
— Артур, — ответил я, — прошу прощения и надеюсь, что простишь меня. Я — действительно не я…
— Совершенно определенно, что ты — это не ты, Эдвард. — Он уселся поудобнее в кресле, на котором бывало сиживал мой отец. И даже развалился на нем, словно судья в своих собственных апартаментах. Приготовился, сукин сын, вынести вердикт.
— Об этом, — он указал на челюсть, — больше говорить не надо. Я уже забыл.
— Я хотел сказать, что ты не знаешь юную леди, и, возможно, у тебя нет такого права… оскорблять ее…
— Я лишь цитировал материалы досье, лежащего в данный момент на бюро Флоренс. Сексуальные наклонности и моральные качества юной леди ни в малейшей степени не интересуют меня. И, — сказал он шутливо, — я не буду вдаваться в детали какой бы то ни было компенсации за мои услуги. Кстати, кое- какую сумму я должен был получить давным-давно. Если точнее, то еще до аварии. Позволю себе быть нелицеприятным, но наша фирма пока просто тащит тебя.
— Извини, — сказал я. С каждым извинением я становился все рассерженней.
— Я работал на вашу семью бесплатно потому, что в течение длительного времени мы были близки, потому что отец Флоренс… сам знаешь кто, но прежде всего потому, что я верю, что ты снова станешь тем, кем был прежде.
— Лучше прислал бы мне счет за услуги…
— Обязательно пришлю, когда у тебя появятся средства.
Я вновь чуть не врезал ему.
И убежал в кухню, благодарный случаю за возможность успокоиться. Поставил кофе. Налил стакан воды.
