него ожидать? Он внезапно набросился на нее, без видимых причин, и назвал ее испорченной буржуазной шлюхой. Это — цитата! И я сказала, что таких грубостей она никому прощать не должна. И мы с ней подружились, знаешь. В первый раз по-настоящему подружились. Представь, Эллен и я! И она не беременна. Я так благодарна тебе за это.
— Мне нравился Ральф.
— Мне тоже. А ты не рад, что она не беременна?
— Да, рад.
— Я хочу сказать… здесь так неуютно, суд… и вообще! Ты знаешь, что я подписала бумагу, ты понимаешь меня?
— Понимаю. После всего… что тебе еще оставалось?
— Ох, спасибо! Мне так неловко. Потому что я вроде наказываю тебя. Ты ведь не чувствуешь, что я?..
— Нет. Все нормально.
— Я пригласила и доктора Охса. Знаю, знаю, его услуги страшно дороги, но в жизни нашей таких кризисов еще не бывало. — Она натянуто рассмеялась. — Я пригласила его, и он помог. Очень помог мне на прошлой неделе. Знаешь, что он сделал?
— Нет.
— Он — гипнотизер. Никому не удавалось загипнотизировать меня, а он смог. Даже несколько раз. И вчера тоже был сеанс. А пока я была в трансе, заставлял меня повторять: «Как хорошо снова быть рядом с ним, но мне он не нужен! Будет чудно, если мы будем вместе, но я могу обойтись и без него. Хочу — да, нуждаюсь — нет! Хочу, но не нуждаюсь! Хочу, но не нуждаюсь…»
— Ну и как? Помогло?
— Не знаю. Это — процесс. Сегодня он опять проведет сеанс. Перед самолетом. Мне надо подготовиться к этому. Я не знаю, что будет со мной и что думаешь ты. Скажи, что думаешь ты?
— Что ты все делаешь правильно. Как всегда.
— А ты, что ты?..
— Все правильно.
— Из тебя слова лишнего не вытянешь!
— А что ж тут можно сказать?
— Я попробую все равно. Как мне не быть сейчас вульгарной? Как? Я хочу сказать, Эдвард… Давай забудем все, поедем домой и начнем все сначала!
— Будет довольно трудно.
— Можно один вопрос? Неужели все это, все это из-за одной женщины? Все из-за нее?
— Вовсе нет. Не из-за нее.
— Тогда из-за чего?
— Из-за потери уважения к самому себе.
— И все?
— И все.
— Я думала, хоть что-то, хоть что-то…
— Ага, что-то серьезное?
— Я так не говорила. Ты поступаешь нечестно.
Она покраснела и тяжело задышала, ее губы мелко подрагивали.
— Я должна влепить тебе пощечину. Как у тебя язык повернулся?
Ее глаза вновь заполнили слезы.
— Извини, — сказал я. — Ты права в своем негодовании.
— Я только хотела сказать, что, может, все происшедшее связано с тем, в чем я не могу тебе помочь?
Вышел низкого роста клерк и объявил, что судья готов возобновить слушание.
Флоренс порывисто обхватила меня.
Мне стало жаль ее, бедняжку. Все, что она хотела сказать, я знал наперед.
— Подожди, не входи! Пожалуйста, — быстро заговорила она. — Еще секунду! Слушай, одно слово — и слушание прекратится. Я скажу Артуру, и все. Мне сейчас гораздо легче, дело ведь не в этой маленькой грязной сучке, ты сам сказал, дело в самом тебе, если я правильно поняла и если это так… нет, так звучит ужасно, если дело в тебе самом, в том, в чем я могу помочь тебе, то я помогу, ты ведь в полном порядке, я знаю. Ты вел себя как законченный негодяй, но вытащи себя из определенного круга системы, и ты снова станешь самим собой. Я буду ждать… Я помогу тебе! Ну не молчи! Я всегда буду рядом! Мне только сказать слово Артуру, а он объяснит все судье. Итак, Эванс, решай. Я иду!
В проеме двери появился Артур Хьюгтон.
— Флоренс! — сказал он. — Судья готов.
Флоренс судорожно отмахнулась. Ее глаза были обращены ко мне, в них читалась мольба. Устоять было практически невозможно.
— Ты дашь мне… — Ее голос задрожал. — Ты дашь мне еще одну попытку?
— Не знаю, — сказал я.
Но я знал. Не дам. Потому что это касалось и моей жизни, так же как и ее, и я не только уходил от человека по имени Флоренс, я уходил от всего того, от чего она никогда не сможет уйти. А я смогу, но как сказать это раскрытым в мольбе глазам?
— Надо подумать, — смутился я.
— Но позволь хотя бы положить конец этому фарсу. Мы оба прекрасно знаем, что у тебя никаких отклонений! Позволь прекратить этот фарс!
— Нет, — ответил я. — Он доставляет мне удовольствие.
— Ты — мерзавец! — воскликнула она с чувством, но готов поклясться, что в ее горькой улыбке мелькнуло восхищение.
К нам шагал Артур, на этот раз с решительным видом.
— Но ты хоть подумаешь над моими словами? — спросила она.
От ответа меня избавил мой юрист. Он взял Флоренс за руку и повел в комнату. Я последовал за ними.
— Вы не пришли к соглашению? — спросил судья, когда мы зашли и расселись.
— Что вы сказали, ваша честь? — спросил Артур.
— Из своего опыта знаю, что большинство дел удается решить в перерывах. Мы ведь не в суде, не так ли, мистер Хьюгтон?
— Вы правы, сэр.
— И все же… Что-нибудь решили?
— Нет, сэр, — ответил Артур.
— Миссис Андерсон, — попал в точку судья, — выглядит обнадеживающе…
Все промолчали.
— Все осталось как прежде, ваша честь, — неожиданно сказал Артур.
К чему это, подумал я.
Затем я перевел взгляд с юриста на судью и вспомнил, что, когда я выводил Флоренс на перекур, Артур двинулся к судье с тремя докторами, — перерыв был спланирован заранее… Э, брат, ты действительно становишься параноиком, подумал я.
Наступила очередь доктора Тэйлора. Он описал мое поведение в госпитале: параноидальное, назвал он его, и возбужденное. Он был прав. Затем взял слово доктор Лейбман. Он поведал более научно и более подробно — о трех наших встречах еще в Беверли-Хилз и об одной в «Готхэме». Меня удивило, как много информации он выудил из этих собеседований. Он подвел итог:
— По моему мнению, как врача, он, прошу прощения, опасный человек.
Судья посмотрел на меня. А что я мог сказать? И сердце у меня запрыгало.
— Мистер Андерсон, хотите ли вы что-нибудь сказать?
— Хочу, — удивил я сам себя.
— Вы можете сидеть, если хотите.
