захлопнулась дверь такси, я присосался к фляжке, припрятанной в отворотах хлопчатобумажной куртки. Серия глотков протрезвила меня. Я подумал: «По крайней мере, ты уже в пути, ты едешь в такси. Вот и поворот, поворот куда надо. Какие еще страхи? При чем тут страхи?»
Возле билетной стойки я вновь запаниковал. Мне не понравились служащие аэропорта. Они напоминали неудачников, готовых немедля удирать сломя голову, случись что серьезное. В улыбках клерков сквозило еле прикрытое лукавство, будто объявление о задержке рейса — такая славная, черт возьми, шутка! Они поведали нам, что задержка минутная, подвела механика, что-то с компасом. Голоса их были подозрительны. Я зашел в мужской туалет, открыл кабинку за десятицентовик и глотнул коньяку.
Звук закрывающейся двери самолета был успокаивающим. Донесся глухой стук металла о металл, затем тяжелый щелчок. Затем дверь закрыли и снаружи. Появилась надежда, что мы все-таки взлетим.
Они даже включили в салоне музыку.
Но потом мы долго сидели и никуда не двигались.
Пассажиров едва набралось полсалона, даже меньше. Я удивился. Неужели с самолетом непорядок? Почему молчит стюардесса? Эллен ушла в нос корабля за журналами, я пропустил еще глоток.
Наконец лестница-гармошка отъехала от корпуса, и самолет с грузом выживших (так мне казалось!) оказался отрезанным от мира. Заработали турбины, лайнер побежал. Первая попытка.
В конце полосы «крылатый спасатель» с «выжившими» на борту остановился, развернулся, прочистил сопла и пошел на вторую попытку. Затем начался тот отчаянно крутой подъем, на который способны только реактивные самолеты. Мы смотрели вниз, на клубящийся дымами город. Минуту спустя мы летели над водой, море, все еще способное произвести самую простую функцию — омыть берега, уже испытывало трудности из-за разноцветных индустриальных стоков, разбавлявших его непорочную сущность.
Спустя полчаса пилот смекнул, что лететь надо в другую сторону. Правое крыло ушло вниз, и вскоре Тихий начал уходить из-под хвоста назад. Величаво проплыли Сьерра-Мадрес. Мы шли на восток. Ура, мы все-таки вырвались. Я глотнул еще, на этот раз за удачу.
На лице Эллен тоже проступило облегчение. Даже глядя на нее сбоку, я заметил в ее облике нечто новое. Немудрено, подумал я, коль человек решил начать жизнь заново. Конечно, все еще впереди, и время покажет, но в этом, как и во всем остальном, главное — первый толчок. На чем заострить усилия — ты можешь выбрать и сам, и поскольку все зависит только от тебя, какая разница, была ли попытка в правильном направлении, если потом ты потерпел неудачу?
Отныне совершенно ясно, думал я, окончательно протрезвев, — тебя убивал порядок старой жизни с ее устоявшейся незыблемостью. А счастлив ты был лишь то короткое время с женщиной, причем с тем ее типом, который твое воспитание советовало избегать, с женщиной, которой ты никогда не доверял, да и не мог доверять, с женщиной, на темперамент которой нельзя было полагаться, с женщиной в любом отношении неустойчивой, самонадеянной и эгоистичной, инстинктивно мстительной, с одинокой, нищей бродяжкой, цветущей в разладе окружающего мира и расцветающей только в похоти. Только с ней ты был счастлив. Женатая жизнь по образцу «а-ля мод» выхолостила из тебя душу.
С головой, очищенной алкоголем, я решил разбить свою жизнь на куски и разметать осколки, чтобы никто никогда не смог бы их собрать. Даже я сам!
Мой пульс бился, когда рядом была Гвен! Потому что когда мы с ней вдвоем вели себя на людях непотребно, глупо, когда совершали какие-то детские шалости, — наше поведение за нас, не очень приличными словами, но хоть что-то говорило! Конечно, мы вели себя как два полных идиота, но именно сошедшая с ума половина в нас и жила! А чувственная половина была мертва.
Если я не признаюсь себе, какое лекарство необходимо, — я не достоин жизни!
Я начал думать о Гвен — где она, с кем и чем занимается. Было бы глупо вернуться через год с небольшим на ту улицу, где ты выбросил ценную вещь, и ожидать, что она все еще валяется на обочине.
Но я отношусь к тому типу мужчин, которые отправляются на вокзал, не зная расписания, и думают, что именно тот поезд, именно на том пути и идущий в нужном направлении, стоит под парами и ждет, когда они соизволят сесть. А что касается ее нынешнего любовника — спутника жизни… У каждого из нас есть кто-то! И кто знает, что там написано, как говорят турки! (О Аллах! К нему я еще не обращался.) Может, мое имя, выгравированное там, пойдет и для второй попытки?! (Иншалла!) Давай ныряй! Теперь-то тебе уж точно больше не повезет! Не волнуйся! Все равно закончится все плохо. Кинь кости! Нужный поезд еще, может, и стоит на путях и ждет тебя, и, может, ты еще и проедешь пару станций… Ну кто, скажите, имел больше?!!!
Эллен перегнулась и схватила меня за руку: двигатели секундой раньше внезапно и зловеще стихли, и самолет, все еще набирая высоту, стал клевать носом.
В салоне было тихо. И тут я услышал знакомые раскаты хохота. На борту… Чет Колье, собственной персоной! Пояса безопасности можно было расстегнуть, табличка, предупреждающая об этом, погасла, и он первым устремился в проход между кресел.
Я быстро закрылся газетой. Он прошел мимо, все еще посмеиваясь. Проходя в мужской туалет сквозь стайку стюардесс и раздавая свои неотразимые улыбки, он наслаждался их мнимым эффектом.
Я медленно опустил газету и напряженно прислушался, не смея обернуться. Сердце колотилось, лицо покрыла краска стыда. Взрослый мужчина сорока четырех лет прячется за газету. Поздравления за публичное развенчание этого героя я получил со всех концов земли американской. Почему же газета наползла на мое лицо?
По щедрым шуткам к девчонкам, суетящимся на кухне, я понял, что Чет покинул мужскую комнату. Этот сукин сын всегда вел себя, будто только что выиграл десятиборье. Моя статья ни на йоту не поколебала его самоуверенность!
Я перелез со среднего кресла на крайнее к проходу и, когда Чет оказался рядом, схватил его за брючину. Его лицо повернулось ко мне, и я увидел, что от полноты жизни оно еще больше отяжелело и выглядело как кукольный приз фирмы Макинтош.
— Ого! — сказал он. — Мой убийца.
— Видимо, я промахнулся, — ответил я. — Вы выглядите чертовски в форме, извиняюсь за комплимент.
— Рад, что не могу сказать то же самое о вас. Слышал, что вы побывали в автокатастрофе? — Его глаза переместились на Эллен. — Вы летите с этим мужчиной? — спросил он ее.
Эллен кивнула.
— Могу ли я за вами слегка приударить?
— Я — его дочь, — сказала она.
Он скорчил забавную рожицу, и она рассмеялась. Он понравился ей с первого взгляда, как и Гвен.
— Знаете, что я собираюсь сделать? — продолжил он, обращаясь к Эллен. — Как-нибудь нанесу вам визит.
— Лучше ничего не придумали? (Лучшего я ничего придумать не мог.)
— Прошу прощенья, — сладко протянул он, протиснувшись между мной и Эллен на свободное сиденье. Затем он вызвал кнопочкой стюардессу. — Хочу заказать выпивку. Такую встречу надо отметить.
— Я закажу сам, — сказал я.
— Мою благосклонность этим не купишь. Не поможет. — Он повернулся к Эллен. — Вы читали ту постыдную статейку, которую он нацарапал про меня?
— Я даже не знаю, кто вы, — ответила Эллен.
— Вот видите. По описанию вы меня не признали. Я — Чет Колье.
— Статья была блестящая, — ответила Эллен.
Подозреваю, чего ей это стоило — так сказать в лицо Чету!
— Статья была не обо мне.
— Послушайте, — вступил я, — признаю, что я был предубежден против вас еще до встречи, но, когда узнал, что вы из себя представляете, подозрения превратились в уверенность.
Он не обратил внимания на мой лепет. Улыбаясь, он оглядывал Эллен, качал головой и цокал языком.
