— Не знаю.
— Девчонки правы. Сейчас тебе надо позаботиться о себе.
— Если он позволит, я останусь с ним. Но он замолкает, если я вхожу к нему. Я не возражаю, но он бьет меня. Он еще сильный, ты ведь знаешь. Ужасно! Он — это не он, а все равно боюсь. Винить его нельзя. Он всю жизнь работал как вол, а хвалиться нечем!
Я не переносил слез мамы.
— Я позабочусь о нем! — сказал я.
— Да, — ответила она. — Больше некому. Я больше не могу. Мы могли бы состариться в радости, если бы у него был вкус к жизни. Но он видит удовольствие только в бизнесе. Он все еще рассуждает о каких-то сделках, своих ошибках и Национальном городском банке, ругает Митчелла. Я говорю ему, Митчелл умер, а он глядит на меня как на врага. Потом еще… обо мне. А он говорит, ты сама покажи, где ты его спрятала? Когда он успокаивается и начинает смотреть телевизор, я говорю ему: Серафим, давай обсудим… А он — я не говорю с врагами…
На крыльце появились Флоренс и Глория. Они уже обследовали дом. Флоренс стряхивала пыль с рук. Глория уставилась на меня.
— Ну что ты так смотришь? — спросил я.
— Когда я вижу этот дом, я готова убить тебя и твоего брата!
— Глория! — промычал Майкл.
— Ты хоть понимаешь, что сорок лет она провела здесь, в рабстве у этого негодяя!..
Я пошел на нее.
— Заткнись! От греха подальше… — вскипел я. Кулаки у меня чесались. Я обернулся к Майклу. — Она — твоя жена. Заткни ей пасть!
Я пошел прочь от дома. Флоренс зашагала следом. Мы пришли к самой воде, к кромке каменистого пляжа.
— Дорогой! — сказала она. — Нельзя же так!
— Достала!
— Ты стреляешь по воробьям из пушки! Ты ведь солидный бизнесмен, а она — просто…
— Мужнина подстилка!
Флоренс рассмеялась.
— Почему вы — здоровые мужики, так боитесь маленьких девчонок, у которых и оружия-то — ножницы в кармане передника?
Она выглядела собранной и сдержанной до удивления.
— Флоренс, — спросил я ее. — Чего ты хочешь?
— Милый, я хочу увезти тебя обратно. Ближайшим рейсом.
— Я остаюсь здесь.
— Тебе нужно отдохнуть, милый.
— Вот отдых мне точно не нужен!
— Хорошо, Эванс, — сказала она жизнерадостно, — хорошо!
— Что хорошо?
— Просто хорошо.
— Хорошо что? Что? Что!!!
Это сломало ее.
— Прекрати, о Боже, прекрати! Я стараюсь изо всех сил! Эв, а ты как нарочно… помоги мне!
Флоренс не выносила, когда ее видели по-бабски размякшей. Она ушла по тропинке к цветнику, за которым не ухаживали больше года. Цветы отцвели и отяжелели семенами. Она начала стряхивать их на землю.
Я подошел к ней.
— Извини меня, — сказал я.
Она не повернулась.
— Дай мне шанс, Эв. Я постараюсь. Сейчас я уяснила, в чем я не права. Я смогу помочь тебе.
Плата за годы жизни со мной и все ссоры отпечатались у нее на лице.
— Извини, — повторил я и развернулся.
— Не уходи! — вскрикнула она. — Давай поговорим.
— Не сейчас.
— Пожалуйста, Эв, скажи мне все. Что бы там ни было — я выслушаю и пойму.
Я попробовал.
— Вы с Глорией все утро как заговорщицы. Скажи, что вы задумали?
— Мы думали, что делать с твоим отцом…
— И?..
— Почему ты сразу становишься подозрительным? Почему сразу в штыки? Эв, дорогой! В чем дело? Что случилось?
— Что «что»?
— И вот так ты со всеми. Бесишься ни с того ни с сего. Почему? И почему со мной?
— О’кей, я рехнулся.
— Я близка к мысли…
— Короче, я — псих, теперь отвечай на мой вопрос.
— Никакого заговора не существует, мы пытаемся найти решение по очень сложной проблеме. А что еще мы должны сделать? Ты сам видишь, что оставить твою мать с ним жить — невозможно. И этот дом не годится…
— Вижу.
— Получится, как у этих… дикарей где-нибудь в Новой Гвинее или Гебридах. Муж, умирая, оставляет завещание, по которому дети должны после его смерти уложить в могилу вместе с ним и жену…
— Ты говоришь, что мы убиваем ее?
— Да.
— С чего это ты так полюбила маму и так возненавидела отца?
— Лучше я не буду отвечать «с чего»…
— А почему, собственно?
— Потому что…
— Ну почему, почему?
— Здесь завязана твоя ненависть по отношению ко мне, Эв. Скажи, чем я заслужила ненависть?
— Итак, каковы ваши планы?
— У нас нет планов.
— Не верю.
— Черт побери, Эванс, мы думаем, как…
— И как же?
— А ты как?
— Я?
— Да. Что ты предлагаешь?
— У меня есть кое-какие мысли.
— Какие?
— Хочу забрать его из госпиталя, перевезти в Калифорнию и оставить у нас в доме.
Лучше бы я ударил ее.
Она стояла и смотрела с перекошенным лицом вверх. Я понял, что она хотела встретить мои слова достойно, но не смогла. Я видел — женщина изо всех сил старается взять себя в руки, но не может.
Внезапно мне стало жаль ее — ведь все мы опутываем паутиной мук друг друга, — я робко обнял ее и прижал к себе. Но она словно одеревенела. Просто не верилось, что она сможет так отреагировать на предложение, которое в другом обществе, в кругу своих семей было бы самым естественным и само собой разумеющимся.
Постояв неподвижно с минуту, она высвободилась. Мы вступили в полосу кризиса, и ей пришлось
