дебатов мы иногда могли сказать ему в глаза, какую книгу он прочитал предыдущей ночью.
Как-то в зале для собраний проходила ожесточенная дискуссия. На этот раз большинство принадлежало сторонникам «антиавторитарного» крыла. Я попросил слова.
«А тебе лучше заткнуться!»
Ничего плохого не имелось в виду, таков был жаргон антиавторитарной публики («Ступай трепаться в своих кружках!»).
Я попросил разрешения кое-что зачитать вслух. Неожиданно антиавторитарные великодушно пошли навстречу моему скромному желанию.
Я начал зачитывать пассажи из тоненькой брошюрки. Сразу же после первой страницы раздались выкрики: «Реакционер!», «Предатель рабочих!», «Ревизионист!», «Контрреволюционер!!!»
У меня вырвали брошюру из рук и лишили слова. Один из учащихся-«революционеров» завладел ею с целью громко объявить автора и название «реакционного издания» и подвергнуть меня новому потоку ругани. Однако, бросив беглый взгляд на обложку, он сунул брошюру в карман пиджака и перешел к следующему пункту повестки дня.
Работа называлась «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», ее автором был В. И. Ленин.
Ганноверский ССНС тоже вел свою «кампанию среди рабочих». Студенты раздавали листовки перед предприятиями. Под обозначением организации – ССНС – был призыв: «Товарищи! Коллеги!», а затем с первых же строк – рассуждения о «правом позитивизме и классовой юстиции», достоинства которых ставились под сомнение.
Таким канцелярским немецким языком эпохи кайзеровского судопроизводства, каким все это было написано, нельзя было, конечно, завоевать симпатии рабочих. Я договорился с представителями ССНС, что буду «переводить» их словоизвержения, продиктованные добрыми намерениями, на общедоступный язык, добавляя туда ряд конкретных формулировок. Сотрудничество развивалось мучительно, поскольку товарищи зубами и ногтями вцеплялись в каждую буковку своего произведения, состоявшего из набора искусственной профессионально-социологической лексики.
Порой мы часами спорили по каждому предложению, которые я отвергал, потому что никто бы их не понял. ССНС единодушно настаивал на сохранении в неприкосновенности очередной ошибочной структуры предложения, мотивируя свое упрямство ссылками на политические и социологические принципы, не подлежащие корректировке. К сожалению, причиной спора порой оказывалась самая элементарная ошибка, возникавшая при переписке текста с оригинала. Стратеги попросту пропускали какое-нибудь слово, но всякий раз уверяли, что сделано это-де умышленно, по идеологическим соображениям. После этого я больше не получал заказов на редактирование.
В результате длительных переговоров нам удалось организовать дискуссию между ганноверскими рабочими – членами профсоюза «ИГ металл» и ССНС. Собрание проходило в воскресенье, в первой половине дня, в конференц-зале. Около 20 рабочих и примерно столько же студентов уселись друг против друга, обе стороны объявили о своем намерении поближе узнать друг друга. Вскоре у рабочих уже вроде затеплился интерес к студенческим проблемам. После этого шеф-идеолог ССНС (то ли он накануне опять начитался Мао или, может, Троцкого?) выступил с пламенным докладом о необходимости «перманентной революции». По окончании возвышенных речей один из рабочих завода «Фольксваген», член профсоюзного производственного совета, решился задать вопрос: «Коллега, один вопрос: что, собственно, означает слово 'перманентный'?» Ответом было долгое и громкое ржание молодых студентов. Покрасневший и смутившийся рабочий поспешил выйти в туалет.
Четверть часа спустя дискуссия увяла и больше никогда не возобновлялась.
Во время одной из демонстраций в поддержку Вьетнама мы собирали пожертвования в пользу Фронта национального освобождения Южного Вьетнама. Картонные коробки с собранными монетами и ассигнациями были поставлены затем в фойе клуба. Вдруг один из лидеров ССНС сунул в коробку руку и выгреб из нее пригоршню монет. «Ну, теперь после трудов праведных перво-наперво принесем себе ящик пива». У него это прозвучало как что-то само собой разумеющееся.
Мы с Кристель энергично запротестовали против попыток использовать пожертвования не по назначению (или, говоря точнее, против воровства).
Тип только криво ухмыльнулся в ответ. «Чего вы хотите? Мы же здесь являемся ганноверским Вьетконгом». Только с помощью двух товарищей от «Социалистической немецкой рабочей молодежи» [14] нам удалось, под угрозой физического воздействия, вынудить его вернуть добычу.
Однажды вечером в клубе появился какой-то господин и начал с интересом рассматривать выставку политического плаката. Было заметно, что особое впечатление на него произвел фотомонтаж, изображавший канцлера Кизингера, фигуру одиозную из-за его нацистского прошлого, обменивающегося рукопожатием с Гитлером. Как прикованный, он долго стоял перед коллажем. Наконец он обратился к Кристель: «Вообще-то говоря, не стоит так обижать фюрера, но я куплю этот плакат».
Кристель слегка улыбнулась шутке.
«Вот здесь написана цена, одна марка, это правильно?» – уточнил покупатель и, как только моя жена подтвердила, тут же сунул ей монету в руку.
Кристель бросила ее в кассу. «Подождите, я принесу вам экземпляр со склада».
«Нет, нет, я хочу взять именно этот, – ответил господин и снял картину со стены. – В цену за эту грязь должна входить и стоимость рамки. В противном случае вы, красные свиньи, должны были бы приписать: цена без обрамления».
Затем последовал шквал омерзительных ругательств и заверений, что фюрер быстро бы расправился со всей коммунистической нечистью. Любитель агитпропа оказался неонацистом. Видимо, он пришел для того, чтобы устроить скандал.
Наш друг Петер стоял в этот день за стойкой бара и с некоторого удаления наблюдал за происходящим. Он быстренько собрал друзей, чтобы защитить Кристель. Но едва мы бросились к месту происшествия, как провокатор неожиданно вытащил пистолет и начал угрожать нам.
«Куплено – значит, куплено. А с вами мы еще разделаемся. Это только прелюдия!» – орал он и медленно пятился к выходу – в правой руке пистолет, в левой, под мышкой, картина. Но дверь в это время оказалась блокированной группой учащихся, высыпавших из конференц-зала. Окруженный со всех сторон, нацист счел за благо удариться в бегство. С оружием в руке он проложил себе путь на волю и исчез. При этом свою покупку, мешавшую ему при отступлении, он бросил. Мы с облегчением вздохнули. После того как опасность миновала, из туалета в полном составе возвратилось правление ССНС. До начала происшествия оно заседало за соседним столиком.
В 1969 году в Ганновере проходила последняя федеральная конференция делегатов ССНС – незадолго до своего, в общем-то, логичного самороспуска: организация все глубже погружалась в хаос. По своей обычной разгильдяйской недооценке организационно-технической стороны дела подготовительный комитет позабыл заказать достаточное количество койко-мест для товарищей делегатов. И вот по предложению «антиревизионистской фракции» было решено пойти по пути наименьшего сопротивления и «реквизировать» комнаты «Клуба Вольтера» под спальные помещения. Направить предварительный запрос в клуб никто и не подумал, считая это «буржуазным излишеством». Тем не менее эта весть к обеду достигла наших ушей.
Чисто технически было нетрудно оборудовать сотню спальных мест в клубе. Но при нынешнем положении дел следовало принять в расчет еще одно действующее лицо – полицию. Один из членов рабочего кружка полицейских-демократов своевременно проинформировал нас, что запланирован налет на помещение, если гости не разойдутся из клуба не позднее чем через 15 минут после закрытия всех общественных заведений. Если они тут кого-нибудь обнаружат, можно быть уверенным, что у нас отберут лицензию, а «Клуб Вольтера» закроют.
В реальность угрозы приходилось верить – в пользу этого говорила не только личность нашего поставщика информации. Можно было легко себе представить, какое удовольствие доставит стражам закона возможность выкурить всех нас из опостылевшего ей гнезда ССНС. После того как они здесь крупно поработают, очищая помещение, не уцелеет ни один стул, ни одна лампа, ни одна картина. Но прежде всего полиция получит наконец благословенную и легальную возможность навсегда избавиться от этого осиного гнезда.
