Моя попытка получить разрешение в полиции на временное расквартирование делегатов в клубе потерпела неудачу. Ответственные лица «именно сегодня раньше ушли с работы». «Позвоните нам завтра утром еще раз. Разумеется, если вы сами считаете, что в этом есть смысл».
Смысла не было. Достаточно было бросить взгляд в окно, чтобы убедиться: поезд ушел. Два полицейских автомобиля уже заняли наблюдательные посты слева и справа от входа, а у ближайшего угла виднелись еще две бронированные машины. Клуб к этому времени практически пустовал, а капканы уже были расставлены.
После 22 часов, когда закончились заседания, проходившие в Техническом университете, стали прибывать отряды делегатов, экипированные спальными мешками. «Так, мой мальчик, – сказал мне сразу первый из прибывших, – придется тебе с этим смириться: клуб поступает в наше распоряжение». И второй: «Теперь здесь повеет другим ветром. Сюда прибыли мы, берлинцы» [15]. Было видно, что он говорит вполне серьезно.
Атмосфера начала накаляться. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он попал в переполненную студенческую пивную. После целого дня утомительных дискуссий пиво полилось рекой. Правда, платить отказывались лишь немногие из делегатов, ссылавшиеся на свой особый статус представителей авангарда классовой борьбы. Они многословно описывали изнурительные словопрения, происходившие во время конференции. Теперь – в полном соответствии с конечной целью коммунизма «каждому по потребностям» – они вознамерились бесплатно утолить свою «революционную» жажду в стенах левого клуба. Когда же я предложил «борцам» на выбор (причем тоже бесплатно) минеральную воду, кофе или чай, они отказались, предпочтя хранить верность дорогостоящему пиву.
Около 23.30 полиция, дежурившая снаружи, получила подкрепление. Я воспользовался этим, чтобы разъяснить ситуацию главарям «антиревизионистской фракции». «Вы что, действительно хотите поставить под удар существование центра ганноверской внепарламентской оппозиции, причем только лишь потому, что ваши организаторы опять прохлопали ушами?» Кроме того, я обратил их внимание (и это была святая правда) на то, что отдельная комнатушка в «Бункер-отеле» для бездомных стоит (по тогдашним ценам) всего три марки – ничтожная часть того, что они здесь пропивают.
Мои доводы не возымели действия: «Исход борьбы решается в центрах. Ганновер и ваша внепарламентская оппозиция – это все мура. Не можем же мы требовать от наших товарищей, чтобы они спали в парках на скамейках». И еще: «Речь здесь идет о более важных вещах. В революционных делах решается, что происходит сегодня и здесь, а не то, что случится потом. Л здесь вопрос стоит, кто кого».
Прекрасно сказано, а в данной ситуации даже чересчур, поэтому я не отступался. Но получил резкий отпор: «У нас как представителей антиавторитарного крыла отсутствует принцип лидерства. Ты должен убедить каждого по отдельности». И продолжали пить пиво.
Мне действительно не оставалось ничего другого – час закрытия угрожающе приближался, – как переходить от столика к столику и убеждать людей, что они принесут гораздо больше пользы внепарламентской борьбе, если сейчас перебазируются в заведение, которому разрешено работать по ночам, в бюро ССНС или «Бункер-отель». Лишь меньшинство последовало моему призыву. Еще шесть или семь человек позволили уговорить себя, когда я предложил им переночевать в моей квартире. В знак благодарности они на следующее утро испачкали все двери безвкусными надписями типа тех, что можно увидеть в общественных туалетах. Подавляющее же большинство наградило меня язвительными замечаниями: «Посмотри лучше в последний раз на свой прекрасный клуб! Завтра от всего этого не останется камня на камне», «Такой центр действий все равно никому не нужен. Давно уже стал ревизионистским», «Н-да, вот как бывает, когда тебя экспроприируют. Зови-ка на помощь своего Ульбрихта».
Кто-то дал мне подножку, да так, что я под оглушительный хохот растянулся на полу.
Одной только ганноверской группе ССНС было не по себе – в конце концов она регулярно заседала в клубе, над которым теперь нависла угроза. Но никто из них не сказал ни слова.
Вот-вот должен был пробить полицейский час, казалось, что все потеряно. Полиция, получившая тем временем новые значительные подкрепления, стояла теперь вплотную перед входом. Внутри же, как во времена студентов-корпорантов, за пивными столами хором горланили: «Не позволим, чтобы нам указывали. Останемся здесь, несмотря ни на что».
Тогда я предпринял последнюю отчаянную и абсолютно безумную попытку спасти ситуацию. На успех я, честно говоря, и не рассчитывал. Укрывшись от посторонних глаз, я скатал из бумаги нечто вроде рупора. Когда я начал говорить в него, в закрытом помещении возникло полное ощущение, что кто-то вещает через мегафон:
«Внимание! Говорит руководство акции действия! Товарищи, довольно, теперь мы все спокойно и дисциплинированно расходимся. Товарищи, спокойно и дисциплинированно. Увидимся завтра. Товарищи, сейчас мы все расходимся…»
Я не давал им время на размышления, я повторял без пауз: «Товарищи, довольно…» И случилось то, во что трудно поверить: повсюду из-за столов люди начали подниматься с мест и идти к выходу – спокойно и дисциплинированно. Один или двое попытались остановить поток – напрасно, их засосал водоворот и вынес наружу. А Петер к тому же включил магнитофон с записями кубинских революционных маршей на полную мощь, что предотвратило дискуссию, которая могла бы все свести на нет.
Только одна группа в дальнем углу зала скандировала: «Оставаться на местах! Оставаться на местах!», но, очутившись в явном меньшинстве, удрученно присоединилась к общей массе. Вскоре после этого убралась и полиция, тоже, наверное, удрученная.
В ходе проведения акций «Красного кружка» в 1969 году всем участвовавшим в них группировкам стало ясно, какое значение имел «Клуб Вольтера» как организационный центр. Результатом этого явились участившиеся со всех сторон попытки захватить в нем власть. Только коммунисты, Социалистический союз высших школ (студенческая организация, давно уже ушедшая влево от своей прародительницы СДПГ) и сознательные либералы пытались сохранить единство действий. «Антиревизионистская фракция ССНС» (большая часть «традиционалистов» покинула организацию – частью добровольно, частью была исключена), анархисты и маоисты создали коалицию с целью захватить в свои руки клуб или уничтожить его. Схватки, разгоравшиеся вокруг «Клуба Вольтера», в последующем порой переходили в открытый террор.
Мои программы кабаре были бревном в глазу у юных последователей Мао, Маркузе и Бакунина. Посетители – многие из них впервые получали возможность взглянуть на вещи не с буржуазной точки зрения – по пути в зал должны были проходить мимо стойки, где подвергались мерзким оскорблениям и ругательствам (порой их даже силой выталкивали из помещений). «Нечего тебе смотреть на этого Киттнера, он марионетка в руках Москвы». Группы хулиганов постоянно врывались в зал во время представления с требованием прервать его или немедленно начать дискуссию на какую-нибудь абсурдную тему. Иногда кучка молодцов во всю глотку орала, что необходимо очистить зал, потому что «мы хотим сейчас спокойно попить здесь пиво». Таковы, дескать, на данный момент «потребности товарищей».
Порой они затевали совсем нешуточные потасовки. Невозможно забыть сцену, когда признанный вожак ганноверского ССНС вскочил на пианино и, стоя на нем, пытался душить галстуком сидящего внизу в публике руководителя местной группы евангелической молодежи, при этом он завывал истерично и визгливо: «Галстуки – чтобы вешать, о-ля-ля, о-ля-ля…» – и обеими руками стягивал узел все туже, почти задушив беззащитного. Совместными усилиями жертву удалось освободить.
Когда одичавший мелкий буржуа, он же студент, узнал, что тот, кто сейчас с трудом глотал воздух, приходя в себя, является представителем церкви, он начал многословно извиняться перед полузадушенным, почтительно именуя его «господин пастор». Ошибочка, дескать, вышла: принял его ненароком за ревизиониста. К этому были присовокуплены предостережения по поводу «однобокого подхода Киттнера к явлениям».
Группа евангелической молодежи, конечно же, не забудет того памятного вечера в кабаре у левых.
Гнусные сцены разыгрывались все чаще. Случалось, что, когда я проходил через фойе клуба, меня внезапно награждали сзади ударом кулака. Когда я поворачивался, то видел перед собой шесть или семь молодых балбесов, которые стояли, насвистывая, и с отсутствующим видом смотрели в потолок.
