знал об этом раньше! Уж я бы нашел способ продемонстрировать либерализм во всем его блеске!
Шум не стихал. Оратор бормотал, что, мол, «некоторым демократическим партиям выступление кабаретиста нельзя навязывать, в противном случае они уйдут». В ответ – скандирование: «Ну и пусть уходят! ХДС – вон!»
Присутствующие на вечере работники телевидения отключили камеру: ведь их задачей было показать, что на собрании молодых избирателей царит мир и гармония.
И тут ответственного за проведение вечера осенило: нужно спросить мнение представителей партий. Обиженных зрителей не нужно было просить дважды: они тут же взяли кандидатов на выборы в оборот. Только представитель ГКП и один из трех присутствующих на сцене социал-демократов однозначно высказались за мое выступление. Ответы прочих будущих представителей народа были уклончивы. Они-де готовились к совершенно другим темам. Например, как на Западе нужно защищать свободу слова от красных… Теперь даже самый равнодушный к политике юнец из присутствующих в зале мог получить исчерпывающее представление о свободе мнений. В зале продолжали скандировать. Десять или двенадцать человек из публики, собиравшихся принять участие в дискуссии, продолжали выкрикивать: «Го-ло-со-вать! Го-ло-со-вать!» Тогда представитель партии ХДС поднялся со своего места в президиуме, степенно подошел к микрофону, величественным жестом успокоил толпу и произнес исторические слова: «Это демократическое собрание: о голосовании не может быть и речи!»
Остается добавить, что оба представителя партий боровшихся на собрании за право Киттнера выступить, были избраны в городской парламент большинством голосов. Вероятно, кое-кто из ребят понял, что почем, и сделал правильные выводы.
В 1975 году я выступал в Бад-Мариенберге – городке в Вестервальде, где избиратели предпочитают цвета поближе к черному. Утром после выступления я решил перед отъездом еще раз пройтись по главной улице и при этом наткнулся на предвыборный стенд ХДС. Наряду с яркими проспектами там для поднятия настроения угощали вином. Но то, чем потчевали публику четверо франтоватых агитаторов за стойкой, назвать благородным напитком было никак нельзя. Мерзкая бурда из хвалебных од нашим крупным предпринимателям, всегда готовым пойти на жертвы ради общего блага, сказок о равных возможностях в условиях капитализма и побасенок, столь любимых в реакционных кругах, о правительстве, которое в угоду коммунистам готово выгнать честных граждан из их собственного жилища. [25]
Какое-то время я стоял и слушал этот бред, потом не выдержал и энергично вмешался в дискуссию. И, к счастью, не без успеха. Когда у господ консерваторов иссякли аргументы, они принялись за старую песню: «Он подкуплен этими, с Востока». Наругавшись всласть, господа оттерли меня от стенда, не забыв предварительно щелкнуть камерой. Как я полагал, для пополнения коллекции снимков врагов государства.
Неделю спустя пресс-бюро переслало мне для информации страницу из одной местной газеты, близкой к ХДС. В центре полосы красовалось то самое фото: Киттнер у рекламного стенда. Подпись была простои и хлесткой: «Самый почетный зарубежный гость у предвыборного информационного стенда, где под прибаутки за бокалом вина бойко шла партийная информация».
Это случилось в Блаубойрене [26], маленьком, расположенном неподалеку от Ульма местечке, с которым связано множество старинных преданий (из-за консервативно настроенного потенциала избирателей его следовало бы назвать Шварцбойреном [27]).
Был там молодежный центр, члены которого по мере сил пытались не дать господствующим в городе реакционным настроениям задушить все прогрессивное. Разумеется, молодым людям в этой борьбе приходилось нелегко. Я старался время от времени помогать им, выступая на вечерах солидарности. Впервые это случилось в одну из суббот незадолго до выборов в бундестаг осенью 1979 года.
Молодые люди арендовали один из залов муниципалитета. Когда мы с Кристель приехали, то увидели, что здание окружено машинами бундесвера. В парке группами разгуливали солдаты. Может быть, кто-то что-то напутал и не знает, что здесь затевается? Или, может быть, мы не туда попали? К Дело быстро разъяснилось: парашютно-десантная часть из Нагольда, печально известная системой жестокой муштры, организовала в соседнем зале по случаю маневров бал. Коллеги из молодежного центра подозревали, что объявленный незадолго до этого в спешном порядке бал был не более чем попыткой отвлечь людей от проводимого нами мероприятия (в маленьких городках этот прием еще срабатывает), но доказать это, разумеется, было невозможно.
Наше представление шло полным ходом, зал был переполнен. Даже несколько молодых солдат, улизнувших с бала, пробрались с помощью публики к нам через окно. Наша программа, судя по всему, пришлась им больше по вкусу, чем псевдопатриотические танцы по службы.
Во время антракта в фойе сошлись участники обоих мероприятий: и пришедшие на бал в своих парадных мундирах, и молодые люди в куртках с приколотыми к ним значками, призывающими бороться за разоружение. Как это обычно бывает, завязывались дискуссии. Ко мне в сопровождении полудюжины любопытствующих новобранцев приблизился, сверкая серебром мундира, весьма самоуверенный господин, старший фельдфебель, как я, плохо разбирающийся в знаках различия штатский, узнал позже.
«П… – корректно представился он и добавил приветливо, без малейшего оттенка недоброжелательности: Желаете сигарету, господин Киттнер?» И тут же: «Ну что, подстрекаете нашу молодежь?» Когда же после иронической пикировки выяснилось, что я являюсь приверженцем политики разрядки и противником запрета на профессии, он заявил: «Знаете, если бы после выборов в бундестаг к власти пришло правительство левых – не имеет значения, на основе какого большинства, – то мне и многим моим товарищам было бы ясно, как надо действовать: одна ночь – и с этой нечистью было бы покончено!» И добавил: «Все левые – враги конституции… Когда я заметил ему, что он сам, объявивший себя защитником конституции, судя по всему, готов ее попрать, он ответил категорично: «Мне на это наплевать. У меня зуб на левых!»
Я стал обвинять его в том, что его намерения пугающе напоминают путч в Чили, на что господин старший фельдфебель заявил еще откровеннее: «Да, конечно, там это тоже было вызвано необходимостью». И, между прочим, посоветовал мне своевременно позаботиться о политическом убежище. «Но только не в Австрии, не в Швейцарии и не в ГДР. Слишком близко».
И еще любезнее: «Желаете прикурить?»
Его новобранцы, к счастью, реагировали на все не так, как, вероятно, хотелось бы господину воспитателю. Они за его спиной строили гримасы, крутили пальцем около лба (жест, который во всем мире означает одно и то же), что слегка успокоило меня, хотя, конечно, это был кукиш в кармане. Осмелятся ли они, если дойдет до настоящего дела, воспротивиться приказу своего начальника. Вряд ли.
Штатская публика, следившая за нашим разговоров громко возмущалась. Но, если настанет день «икс», П. не на них сделает свою ставку. Скорее наоборот.
В дальнейшем я во время выступлении нередко рассказывал об этом случае. Один из немногих прогрессивно настроенных офицеров бундесвера, член профсоюза, стоящий на левых позициях, посоветовал мне написать обо всем случившемся тогдашнему министру обороны социал-демократу Леберу. К этому совету офицера подтолкнули, помимо всего прочего, и причины частного характера: у него была та же фамилия, что и у старшего фельдфебеля, вынашивающего планы путча. И когда я в очередной раз
