болезнетворную. За это время он мог бы исчезнуть невредимым, и на него не пало бы никакого подозрения.
Джиллиад нахмурился.
— Вы наблюдали за ним и поймали на месте преступления?
— Не я, секретная служба.
— За вами наблюдали?
Она слегка покраснела.
— Да, к сожалению. — Она подняла руку и снова опустила. — День и ночь. Даже в стенах встроено оружие.
— Вы имеете ввиду, что вашей жизни постоянно, каждую секунду грозит опасность?
— Да, каждую секунду. Наблюдения нет только в моей спальне и в ванной, но все комнаты контролируются. Дверь не откроется, пока комната не будет проверена.
— Хм, спасибо. Теперь я по–настоящему чувствую себя как дома. — Он улыбнулся, чтобы замечание не было таким колким. — Я полагаю, что его схватили на месте преступления?
Она кивнула. Ее лицо внезапно побледнело.
— Да, меня постоянно преследовали. Он сказал: «Там на столе стоит твой стакан», и вдруг загремело, и из стены блеснула молния. За мгновение до этого он еще улыбался и шел ко мне, а в следующее мгновение он был мертв и рухнул у моих ног. О, Боже! — Она закрыла лицо ладонями. Через несколько мгновений она глубоко вздохнула и опять почти улыбалась. — Простите, мне все еще трудно об этом говорить.
— Вы боитесь, — тихо сказал Джиллиад. — Вы боитесь не самих мужчин, а тех ассоциаций, что с ними связаны.
— Да, я это знаю, понимаю умом, но мне от этого не легче. Как только ко мне приближается мужчина, я цепенею. И ничего не могу с собой поделать.
Он снова закурил.
— Шок. Шоковое состояние — вам это уже объясняли?
Она кивнула.
— Да, мне это говорили, и давно — почти два года назад.
Он, морща лоб, разглядывал свою сигарету.
— Знаете, я не психолог да и не хочу лезть не в свое дело, но на вашем месте я бы… — Он вдруг смущенно замолк.
— Пожалуйста, продолжайте. — Она заинтересованно наклонилась к нему.
— Ну, хорошо, но вам это не понравится. Ваш наблюдающий врач, наверное, оторвет мне голову. — Он встал и посмотрел на нее сверху вниз. Прекратите свою борьбу, девушка, отбросьте свое стремление жить сообразно тому рисунку своей личности, который вы вообразили. Вы человеческое существо; вы проделали в больницах выдающуюся работу; никто, кроме вас, не сомневается в вашей храбрости или ваших способностях к состраданию.
Она с побледневшим и напряженным лицом смотрела на него.
— Я вас не понимаю.
— Тогда я вынужден выражаться понятнее. Вы пытаетесь соответствовать этому вымышленному представлению о своей личности, вы живете не так, как вам в действительности следует жить. Могу поспорить на любую сумму, что вы боритесь против слез, побуждений, чувств — против всяких естественных реакций, и все это накапливаете в себе. — Он наклонился вперед. — Плюньте на это, пусть все идет само собой, выплачьтесь основательно, закройтесь в комнате и кричите, пока не рухнут стены. Разорвите в клочья вашу постель и не боритесь вы с состраданием к самой себе. Насладитесь этим по самое горло. Никто ничего не будет об этом знать, только вы; раскройтесь, пока напряжение не раскололо вас. Вы единственная, кто еще верит, что вы так чертовски совершенны и должны иметь такое самообладание.
Она продолжала смотреть на него с побледневшим лицом.
— Вы подлец, — сказала она тихо. По ее щеке побежала слеза. Вдруг она закрыла лицо ладонями и всхлипнула.
Он взял ее под руку и помог встать с кресла.
— Идите в свою комнату, девочка, и выплачьтесь.
Он подвел ее к двери, и та почти мгновенно открылась и тут же закрылась, как только Ванесса — переступила порог.
Он несколько секунд смотрел на дверь, потом пожал плечами и начал ходить взад и вперед по комнате.
— Дверь справа ведет в гостиную, — сказал вежливый мужской голос, казалось, прямо из стены.
Он слабо улыбнулся.
— Спасибо за подсказку, — ответил он сухо.
— Не за что. Все, что вы ей сказали, записано и будет передано наблюдающему врачу. И помилуй вас Бог, если вдруг проявятся психические последствия.
— Я имею право свободно высказывать свое мнение.
— Мистер, вы даже не знаете, насколько близки к тому, чтобы неоднократно быть застреленным. Без вашей категории секретной службы вы сейчас лежали бы носом кверху.
Джиллиад лишь весело рассмеялся.
— Острый глаз в замочной скважине спальни? Очевидно, все ваши предки были толстыми тетками и старыми девами.
Стена испустила ругательство, а потом все стихло.
Он вышел а гостиную и разделся. Ему не удалось побороть искушение, и он проверил, открываются ли дверь. Она, как он и предполагал, была заперта.
Ему показалось, что прошло всего несколько секунд, как он заснул. Он был разбужен тем же вежливым голосом из стены, только звучал он на этот раз не укоризненно, а настойчиво.
— Проснитесь, мистер Джиллиад! Проснитесь!
— Я слушаю вас. Что случилось?
— Тревога. Уровень «желтый». Причина неизвестна. Мы не знаем, прямое это нападение или субъективное, но так как наши приборы сошли с ума, что–то, значит, случилось. Конечно, мы прикроемся. Активированы все минные поля и все вооружение, но этого, возможно, будет недостаточно…
ГЛАВА 15
А в это время, в городе, Остерли сидел перед рядом экранов связи и потел. Внезапно свалилось столько работы. Как гром среди ясного неба на него вдруг свалилось командование. Он был неподходящим для этого человеком; он любил очень долго размышлять и действовать осторожно. А теперь без всякого предупреждения на него навалилась такая ответственность, что он должен был молниеносно принимать решения, которым сам инстинктивно не доверял — совсем не было времени тщательно все обдумать и приходилось действовать наобум и чем–то слепо рисковать. Такая работа предполагала наличие уверенности в себе, а вот ее–то у него и не было.
Я перегружен, думал он подавленно. Такие чрезмерные перегрузки не для меня. Если рассуждать здраво, я даже не специалист в секретной службе. В принципе, я провинциальный полицейский, хотя и уголовного отдела, но все равно лишь полицейский.
Допрашивали иммунных, группы экспертов работали с тщательно продуманными вопросами, устраивали перекрестные допросы… И Остерли ждал сообщений.
Лабораторные техники послали проекции в Чикаго и Нью–Йорк; они изготовили усилитель и спроецировали субъективное предупреждение прямо в Объединенный Лондон.
Джозе Гавант из Института электроники сконструировал шлем, который, как надеялись, мог сделать человеческое существо иммунным к субъективному нападению. Будет ли он функционировать и можно ли его применять для детей, младенцев и стариков? Сколько и за какое время их смогут изготовить? Остерли пожевал мундштук своей трубки и нахмурился.
Рядом даже не было Кейслера для утешения. Кейслер руководил отделом инструктирования, сотрудники которого сами были обучены по блиц–программе. Отдел должен был обучать население технике субъективной обороны. Уже закончили курс штаб армии, важные люди из секретной службы и
