льдинам!
– Вот так я буду работать багром!
– А вот так я буду стоять на вершине тороса!
Он вскочил на тюремный табурет, и тот будто бы даже не упал. Хотя имел вредную привычку рассыпаться на части под каждым вторым задержанным. Особенно во время перекрестных допросов. На сей раз, наверное, тюремный табурет проявил особое уважение к пемзенским самодельным чувякам.
– Смерть будет дышать мне в лицо, но я сумею намять ей бока! – заключил с большим чувством Краснощеков и строго вопросил: – Вы верите мне?
– Как вы можете сомневаться! – возмутился лейтенант. – На Самарской Луке всегда верят на слово.
– Ну что ж, в таком случае прошу налить по второму стакану, – распорядился новоявленный удалец.
Ульк!
Стены задрожали от гула: вторая волна «Особой» катила шальным девятым валом.
– Тсс! – поднял палец вверх Краснощеков. – Вы знаете, где я сейчас был? – продолжал он. – На ле-до-хо-де. Ха-ха!
– Смерть дышала мне в лицо! – не давая лейтенанту опомниться, объявил удалец. – Но я… я смело прыгал по льдинам. Ловко работал багром. Твердо стоял на вершине тороса.
Он вскочил было с места, чтобы продемонстрировать, как посрамил грозную стихию. Но вдруг решительно передумал. Дескать, зачем тратить зря время и силы, когда все и так знают, что Краснощеков бегает и прыгает по льдам не хуже истинных колдыбанцев.
Левый глаз бывшего проЗЛИ, а ныне – ледового ковбоя хитро замигал:
– На Самарской Луке верят на слово. А вот в Москве… даю вам честное слово… не верят даже слезам. Ну? Значит, правы мои друзья-истбанцы: нечего ломить шапку перед всякими столичными светлостями. А то ведь они заломят с вас и голову. Ха! Вам нужна моя голова? Тогда сначала поймайте мою шапку!
И он бросил свой нутриевый малахай вверх. Да с такой силой, что даже потолок милицейского участка подтвердит: окажись тут московские светлости – в глазах у них стало бы темно.
– Мне кажется, что я кидаю шапку в небо не хуже колдыбанских удальцов, – похвалил себя Краснощеков. – Но… в кабинетах столичных светлостей потолки – ух, какие! Выше неба. Не докинешь – скажут, слабак. – Он хлопнул себя по лбу и озарился: – О! Шапку в потолок – хорошо, а еще лучше… на пол! Точнее, об пол.
В возбуждении он снова схватил особый знак собственного достоинства:
– Вот так надо бить шапкой об пол, когда всякие московские светлости объявляют вас темным и серым.
– Вот так, когда заставляют вас жить по своим нормам и меркам.
– И вот так, когда вы испытываете восторг и ликование оттого, что делаете все наоборот.
«Особая» гудела все громче, но шапочный лихач перекричал ее:
– Теперь мне есть что порассказать внукам и правнукам. Давайте выпьем по третьему стакану. За меня! И… и… ик… за Луку Самарыча!
Ик! В смысле ульк!
Вот что утверждает небылица. Внешне, надо признать, все выглядит правдоподобно. И Геракл опять попытался нас на этом поймать.
– Ну что, колдыбанские фальшивобылинники, заврались? – подражая Ехидне, паясничал он. – Но меня на вашей ржаной мякине не проведешь. Я даже знаю, что случилось, когда Краснощеков от восторга подпрыгнул до потолка. Да нет, не сотрясение мозга и не перелом ноги. Боги пьяных берегут. Зато в этот момент явился сменный дежурный, по званию, кстати, старший. Он взашей вытолкал из правоохранительного учреждения своего коллегу-пьянчугу, а Краснощекова, вдрызг захмелевшего, немедленно отправил в вытрезвитель. Вот такие дела, ха-ха. А вы даже не вышли полюбопытствовать, куда запропастился ваш новый сотоварищ- собутыльник.
– Эх, фальшивоаналитик, – вздохнул в ответ Лука Самарыч. – Вы говорите, наверное, со слов Приволжского милицейского отделения, которое буквально взбесилось от зависти, что не ему выпала честь задержать такого выдающегося правонарушителя. Вы бы еще центральной прессы начитались и центрального телевидения насмотрелись. А у нас имеются подлинно исторические и куда более авторитетные свидетельства. Как вам нравится вот этот удивительный документ, от которого ахнула бы центральная печать и облизались бы электронные СМИ?
И он сунул под нос Гераклу какой-то невзрачный клочок бумаги:
– Штрафная милицейская квитанция. Читайте: «Гражданин Краснощеков В. Г. подвергнут штрафу 13 июня с. г. за переход Волги во время ледохода». Это копия. Оригинал, естественно, у самого Краснощекова, по просьбе которого и принес нам оное вещественное доказательство тот самый услужливый лейтенант. Поскольку Венедикт Георгиевич воспользовался услугами нарочного, то мы, естественно, решили, что сам он после ледохода пребывает или в больнице со множественными переломами, или, наоборот, на торжественном приеме у мэра. А может быть, ни тут ни там, а просто плывет на льдине в открытое море.
– Ох, фантазеры, мюнхгаузены, жюль верны! – не унимался Геракл. – Что вы мне очки втираете своими милицейскими квитанциями! А знаете ли вы, коренные-раскоренные, ха-ха, волжане, сто лет не видевшие свою матушку Волгу, что летом ледохода, ха- ха, не бывает? Даже в Ледовитом океане. Супротив это законов природы, кильки вы потрошеные, мойвы маринованные, нототении недожаренные.
– Какой же вы все-таки, Геракл Зевсович, кондовый скептик! – подивился Лука Самарыч. – Ну что нам законы природы, если мы даже наши налоговые законы обходим с закрытыми глазами! Как-нибудь на досуге научим и вас. А сейчас, дорогуша полубог, зарубите себе на носу и покажите эту зарубку своему Олимпу: на Самарской Луке возможно всё.
– Обратите внимание, – продолжал он, – на красочные щиты, коими утыкан колдыбанский пляж. Именно летом. Цитирую на память: «К сведению купальщиков! Во время ледохода подходить к воде ближе чем на расстояние десять метров категорически запрещается. Смертельно опасно для жизни!» Как вам это нравится?
– Какие-нибудь выбросы? – догадался олимпийский дорогуша.
– Да вы скоро Афину в шахматы обыгрывать будете, – похвалил его Лука Самарыч. – Конечно же, речь идет о выбросах отходов производства. Конкретно имеются в виду пенистые отходы орденоносного комбината химических моющих средств. Как спустят эту пену – по графику раз в неделю, – так матушка Волга от берега до берега, от горизонта до горизонта покрывается белыми торосами. И такой высоты, знаете ли, они порой достигают, что солнца не видно. А уж про вредность мы и не говорим. Тут Колдыбанскому «ледоходу» нет равных среди стихийных бедствий. От британских до японских морей. Даже самые отвязные разинские атаманы не пошли бы на такой ледоход: верная погибель. А нам – хоть бы хны!
– Зачем вам хны? Причем тут хна? А в шахматы я играю только доской по кумполу! – озлился, как и следовало ожидать, великий древнегрек. Хотя и сделал он шаг вперед в умственном развитии, но железная колдыбанская логика все- таки приводила его в бешенство.
– Хорошо смеется тот, кто смеется опохмелившись. А вам опохмелки не видать, – злобствовал он. – Ваш дружок Краснощеков вместе с речным ментом хорошую пакость вам подустроили. На всех выписали штрафные квитанции. Краснощеков упросил. «Они, – говорит, – тоже ведь удальцы и тоже собирались на ледоход. Давайте их тоже обрадуем». Сейчас эти милые бумажечки о взыскании штрафа уже разосланы всем по месту работы. Скоро зарплата – вот и вычтут с вас по тыще.
– Ох, душа моя, опять вы в цинизм впали, – с сожалением констатировал Лука Самарыч. – Колдыбанцы зарплату по полгода не видят. Не выдают ее нам. А если выдают, то натурой. Мочалками, энциклопедиями, чернилами, а Самосудову – разрешением принять взятку. В размере аж до шести окладов. Да только кто же даст!
И Лука Самарыч утерся рукавом…
Вот таким, значит, макаром, братец Гераклушка. Хотя есть и на сей раз один каверзный вопрос, который не по извилинам даже сестрице твоей Афинушке, а разве что только – тетушке Академии. Почему, скажите на милость, у некоторых умников пятки ух какие толстые, а кишка – тонка?
Глава восьмая
Когда клуб истинных колдыбанцев собрался в очередной раз, то все были еще под впечатлением блестящей победы над гидрой, она же – дракон с девятью головами.
– Снова наше время благодаря нам обогнало в героическом соревновании славную эллинскую эпоху, – подчеркнул Лука Самарыч.
– Как пить дать! – дружно воскликнули герои.
– В смысле пришло время очередного подвига, – поспешил возникнуть Геракл. – И на этот раз, мои разудалые на язык подлещики и подкарасики, вы обязательно осрамитесь на всю катушку.
– Значит так, мои лихие на сказки судаки и сазаны! – потирая руки от предвкушения позора своих соперников, заговорил Геракл. – Сеструха Афина подбросила мне хорошую мысль: повторите- ка мой подвиг за номером двенадцать… Почему не по порядку? А что, мы бюрократы, что ли? Или бабульки в очереди за солью? Да если уж на то пошло, я все равно в арифметике слаб. Один, два, а потом двенадцать. Очень даже складно. Кто не согласен, тому по лбу дубиной… Ну вот: едино-согласно… А подвиг за номером двенадцать, доложу я вам, – не хухры-мухры. Мои биографы считают его одним из самых трудных. Сейчас сами убедитесь.
– Эй, Гомер… ну, который за парикмахершей бегает и все никак не догонит, – поискал он глазами Ухажерова. – Ну-ка доложи наизусть коллективу, как все было.
– Извините, но наизусть я не смогу, – вдруг замялся Ухажеров. – Дело в том, Геракл Зевсович, что ваши подвиги, начиная с седьмого, мы проходили по истории Древнего мира в конце второго полугодия.
– Ну и? – не понял полпред древней истории.
– Учитель объявил, что он уже выставил мне годовую пятерку и больше спрашивать не будет. Так что, извините, не было никакого смысла
