выдержала и уже без китайских тире олимпийских церемоний напомнила Гера.
– Итак, Самарыч, – торжественно поднял свой скипетр Зевс, – ты начинаешь новую, вечную жизнь легендарного героя. В сонме богов, полубогов и прочих божественных персон. Правда, языческих, но это, я думаю, подробности для Гомера и Гюго.
– Что от тебя требуется, Самарыч? Да всего ничего. Надо просто выбрать подходящий тебе образ вечной жизни. Так сказать, олимпийский эталон бессмертия. Чтобы у всех твоих современников слюнки потекли. Чтобы они от зависти облетели вокруг Луны и укусили себя за локоть, а еще лучше – за пятку…
– Только помни, колдыбанец, – снова вмешалась Гера, – что согласно законам вечного бытия выбираешь ты раз и навсегда. Твой соперник Геракл не промахнулся. Как известно тебе и всему миру, отхватил он себе в жены вечно юную Гебу, а в тещи – главную олимпийскую богиню. Я уж молчу о том, какое он отхватил приданое. Вот уж действительно: умный зять знает как взять…
– Ее главязычество, – на сей раз поспешил вмешаться Зевс, – хотело сказать, что…
– Желаю и тебе, колдыбанец, – взяла себя в руки теща Геракла, – сделать такой же удачный, образцово- показательный, идеальный выбор.
– Эх и повезло тебе, Самарыч, эх и пофартило, – аж причмокнул Зевс. – Все утехи и удовольствия, о которых мечтают смертные, у нас тут в избытке и в изобилии. Хочешь, отдам тебе в жены одну из моих прекрасных юных дочерей? У меня их тыща, а может, и две. Что твой Париж: выбирать замучаешься.
– Спасибо, но… – замешкался колдыбанский аскет.
– Ну да, ты же у нас шибко серьезный и деловой, – замечает Зевс. – Тогда хочешь, посажу тебя на какой-нибудь главк или министерство? Геракл и то бог без портфеля. А у тебя, как у Апполона, Гефеста, Гермеса, будет своя сфера. Например, департамент по делам пузатых. Это, небось, полчеловечества, а то и больше. Большим бугром заделаешься.
– Большое спасибо, но… – осторожничает Колдыбанский скромник.
– Какой ты, однако, привередливый, – дивится Зевс. – О! Бери себе мой дворец. Это не какое-то там Фонтенбло или ваш Зимний. У меня даже унитазы – из чистого золота. А коврик в сауне знаешь из чего? Из бриллиантов. Чтобы после парной пятки чесать, гы-гы… Короче, вселяйся – не пожалеешь.
– Восторг и ликование, – вежливо покланялся колдыбанец, – но…
– Опять «но»? – изумился Зевс. – Тогда, честное олимпийское, не представляю, чем тебе, Самарыч, по мозгам вдарить? Даже я, верховный бог, не могу придумать ничего более удивительного, чем золото, власть и женщины. Ну а ты, смертный, тем более не укумекаешь…
И действительно, Лука Самарыч что-то не очень кумекает. Трудно без поддержки родного коллектива, без колдыбанских удальцов-мыслителей. Да и свое нутро не дает подсказ. Видимо, потому, что давно к источнику истины не припадало.
– Уважаемые товарищи боги и лично Зевс Кронович! – вежливо молвит колдыбанец. – А нельзя ли, как у нас принято, гостю бутылочку поставить? С дороги, ради приятного знакомства, ну и чтобы разговор душевнее пошел.
– Да ради бога, он же лично я, – шутит Зевс. – Угощайся.
Лука Самарыч угостился, естественно, по-молодецки: весь стакан опрокинул разом. Ульк! Но нет, не посыпались хрустальные окна во дворце Зевса, и вулкан Этна не закашлялся. Лишь струны на золотой лире бога Аполлона отозвались мелодичным звоном. А все потому, что очень мягко, нежно, ласково пошло удальцу внутрь удивительное питие от бога Зевса. И сразу попало в голову, прямо на главную философскую извилину. Но не загнуло ее извечным вопросом: «Ради чего всё это?», а выпрямило в восклицательный знак: «Эх, хорошо всё это!» То есть совсем не по-колдыбански, а вовсе по-столичному. Но Лука Самарыч этой метаморфозы в себе не улавливает, не замечает, не усекает. Испытывает восторг и больше ничего.
– Что это такое? – спрашивает, указывая на бутылку. – Французский коньяк пять звездочек?
– Гы-гы, – усмехается Зевс. – Французским коньяком мы копыта нашим козлам протираем. Напиток, которым, Самарыч, я тебя потчую, называется амброзия. Выдержка его составляет действительно пять… только не лет, а пять тысячелетий. Сладко?
– Слаще некуда! – восторгается колдыбанец.
– Некуда? А ты еще стаканчик опрокинь.
На сей раз удалец не стал пить махом. Принял вторую дозу неспешно, со смаком, даже с легким блаженным стоном. Сладко!
А бармен Зевс снова берет в ловкие руки чудо- бутылочку.
– С третьего стакана, Самарыч, ты и сам в сахар превратишься. В цветочный мед, в малиновое варенье, в шоколадное крем-брюле.
Третий стакан? Это значит, что сейчас момент истины. Но… голова абсолютно пуста.
– Ува-важаемые бо-боги и лично Зевс Кро… – лопочет разомлевший удалец. – А когда же бу-бу-будет истина?
– Не понял, – удивился Зевс. – Ты сладчайшее вино пьешь. При чем тут истина?
– Так ведь мы, ист… банцы… в ви-вине истину ищем.
– Какую такую истину?
– О времени и о себе, – собрался и выдал без запинки Лука Самарыч. – О смысле нашей жизни.
Сначала на Олимпе наступила молчаливая пауза. Потом Зевс обратился к сотоварищам по божественности:
– Мы не ослышались? Он ищет смысл жизни?
Не говоря больше ни слова, главбог схватил себя за бока и загоготал. Так, что заплясали облака, задымился Везувий, посыпались бронированные стекла в спецокнах – короче, ни дать ни взять колдыбанский мэр Поросенков. Все остальные божества тоже надорвали животы. Точно как подчиненные Поросенкова. Только не в порядке подхалимажа, а от всей души.
– Гы-гы-гы… Он жаждет истины! – не меньше часа по олимпийскому времени умирал со смеху Олимп. – Гы-гы-гы… Он ищет смысл жизни!
– Ну, потешил ты нас, позабавил, – сказала наконец главбогиня Гера. – Извини уж, пожалуйста, но для истинных олимпийцев искать смысл жизни – это очень, очень смешно. Как говорится, нарочно не придумаешь.
– Ты еще скажи, дорогой, – все еще давясь от смеха, предложил Зевс, – что жизнь коротка и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Ну скажи, скажи! Хотя нет, не говори, а то лопну от хохота.
– Ты же на золотом Олимпе, колдыбанец! – поучает не без пафоса Гера. – Смысл жизни на золотом Олимпе —вечное наслаждение. Вот и вся истина.
– Скажи, Самарыч: «Гуд бай, истина, пусть земля тебе будет пухом. Пухом и периной», – пошутил Зевс. – Ну говори, говори. Присягай Моему Сладостному Язычеству, все три слова с большой буквы…
Он совсем завелся и даже ударил о золотое облако своим золотым скипетром:
– Да леший с тобой, Самарыч! Бери все сразу. И вечно юную красавицу, и министерский сан, и золотой дворец… Будешь как бог! Пусть все простые смертные всех времен и народов укусят от зависти себя за пятку. Как пить дать!
Закружилась головушка у колдыбанского мужичка. Он, выходец из безвестной и беспросветной точки номер тринадцать, и вдруг на тебе: как бог! Правда языческий, но это, пожалуй, действительно подробности для Гомера и Гюго. Вот порадуется-то Волга-матушка!
– Волга- матушка! – воззвал он мысленно к великой реке. – Слышишь, как высоко твой сын вознесся? Порадуйся и благослови!
Но… что это? Совсем не радостным был голос Волги. Не ласков, а суров был ее ответ:
– Вознесся ты действительно в облака, да притом золотые. Вот и забыл свое звание, а зря. Ты ведь герой штаны с дырой. Чем выше возносишь себя, тем виднее твоя прореха.
– В каком смысле, матушка? – засмущался-заволновал ся колдыбанец. – Чем я проштрафился-провинился?
– Ты еще спрашиваешь! – возмутилась Волга. – Обещал соратникам, что встретишь их в легенде, если они выполнят твой наказ. Удальцы свое слово сдержали: совершили удивительный, совершенно особый подвиг. Теперь весь Колдыбан, все Среднее Поволжье ожидают тебя. Со славой ожидают. А ты? Ты вознамерился сбежать в далекие чужие края, чтобы жить там припеваючи в свое удовольствие. Эмигрант! Вот кто ты такой! – в сердцах ругнулась Волга. – Забыть, что родился на Самарской Луке! Это не укладывается в моей голове.
И сердито умолкла. И гневно молчит.
И тогда сразу вспомнил Лука Самарыч старинные волжские предания о том, как манили-сманивали Волгу ее меньшие сестры бежать от своей трудной судьбы в благополучную Атлантику. Как послушалась она было этого совета и повернула свои воды на запад, но… Узрела, что в благополучной Атлантике хорошо только самым обычным рекам, а ей, Волге, тесно там, мелко, несвободно. Поняла, что останется от великой реки в этих игрушечных западных краях речушка, а то и вовсе ручеек…
И тут наконец-то осенило Луку Самарыча. Если осядет он на Олимпе, пусть даже зятем самого Зевса, то эллинским богом, пусть и древним, языческим, ему все равно не быть. А быть самым заурядным пустоцветом, а то и сорняком. Наподобие новорусских божков-выскочек. В позолоте, но в свиной коже. Ничего себе – вдохновляющий пример для широких масс современников.
– Прости, Волга-матушка! – возопил мысленно блудный ее сынок. – Научи- подскажи, как быть да плыть.
– А ты вспомни, что порешила я, когда меня склоняли-соблазняли сменить свою горькую судьбу на сладкую судьбу, но чужую. Ну?
И снова вспомнил Лука Самарыч старинные волжские предания. О том, как развернула Волга свой бег обратно. От чужой и тесной Атлантики на свою Русскую равнину, самую большую и просторную на всей планете. Потому как негоже убегать от своей судьбы. Да и кто сказал, что мы горемычные! Нам только дай, где разгуляться. И лучшей доли не надо…
– Благославляю! – одобряет-ободряет Волга своего любимца. – Крутани на пятьсот градусов. А то и на всю тыщу. Чего тебе? Небось штаны не затрещат. Они же у тебя как раз с дырой. Ну!
И
