Кольку эта игра забавляла. Сохраняя серьезность на лице, он подхватил ведро с очищенным картофелем и, выбрасывая вперед босые ноги, зашлепал по полу.
— Стой, — сурово пробасил повар. — Промыл картошечку?
— Забыл, Степан Степанович!
— Кругом арш, исправляй!
Засыпав в котел промытую картошку, старик начал сокрушаться:
— В Зинке никакого понятия нет, ни в военном деле, ни в приготовлении продукта. Один пар в голове.
Рассуждения о Зине не мешали Степану Степановичу, прикрыв по привычке один глаз, наблюдать за действиями своих помощников — судомоек, кухонных рабочих.
— Колька, — снова крикнул он, при этом открывая второй глаз. — Все к бою готово?
Вопрос означал — все ли миски, ложки и вилки вымыты.
— Все, Степан Степанович!
— Отставить! Так я тебя учил?
— Так точно, готово!
— То-то же!
Теперь — Колька и Наташа знали — Степан Степанович не оторвет глаз от часов. Он внимательно следил за ходиками. Это были старые часы. В помощь гирям висел секач без ручки. Время 11 часов 50 минут.
— На передовую! — крикнул Степан Степанович и ударил деревяшкой об пол.
Все заняли свои места и распахнули двери. Колька, Каланча и Наташа (Генка несколько дней не ходил на работу, дежурил у кровати отца) превратились в подавальщиков. Зал заполнился людским гулом, нетерпеливыми возгласами, звоном посуды.
То и дело слышно было:
— Наташа, вытри стол!
— Коля, унеси грязную посуду!
— Вася, соль кончилась!
Подростки собирали со столов опорожненные тарелки, ложки, вилки. Трудились без передышки, зевать не приходилось. Ребятам приятно было кормить рабочий народ. Не сразу пришло это к ним. Сперва не нравилась им работа. Когда Зина сказала Каланче: — А ну, Рыжий, помоги вынести помои! — Каланча взбеленился.
Зинка хохотала, потом ей надоело слушать его, и она прикрикнула:
— Небось, сам ешь за троих. А работать за одного? А ну, бери бадью, а то доложу Ротному (так все в шутку называли Степана Степановича).
Вскоре ребята полюбили Степана Степановича, свое дело.
…Около часу дня наступал самый торжественный момент. Степан Степанович, постукивая деревянным обрубком и выпячивая грудь, выходил, как он говорил, на смотр. Минуту эту все ждали с удовольствием. Повара любили за то, что не щадил себя для дела.
Степан Степанович поднимал руку и в наступившей тишине по-военному спрашивал:
— Братцы, какие будут замечания?
Большинство дружно, со смехом отвечало:
— Нет замечаний!
— Благодарствуем, Степан Степанович!
Но сегодня, перекрывая голоса кто-то крикнул:
— Соленой рыбы на базаре дополна, а у нас через два дня на третий!
Степан Степанович, не ожидавший такого оборота, растерялся, словно в этом был виноват.
Другой голос зло бросил:
— Спекулянтам лафа, вовсю наживаются.
Повар выпятил колесом грудь, хлопнул деревяшкой о здоровую ногу:
— Учтем, братцы!
Обед продолжался…
Глава 21. Нераскрытая тайна
Пообедав, Колька, Наташа и Каланча мыли посуду. Они обменивались впечатлениями, шутили и подсмеивались друг над другом. Время от времени, когда шум особенно возрастал, постукивая деревянным обрубком, к ним заглядывал Степан Степанович и сдвигал брови-кустики.
— Отставить разговорчики!
…Ребята домывали последние тарелки, когда на кухню зашел Грачев.
— Все сделано? — спросил он у повара.
— Все!
— Кто повезет? Зинка?
— Нее… эти, — повар кивнул на Кольку и Каланчу.
Мастер мельком оглядел подростков и отвел повара подальше.
— А других нет?
— Нет.
— Ну что ж, где живу, знают… Пущай.
Грачев и повар вышли, оставив ребят в недоумении. Но долго строить догадки не пришлось. Через несколько минут Степан Степанович просунул голову в судомойку и приказал им готовиться к походу — отвезти бочку с помоями на «фатеру» к Грачеву:
— Поросятам, — объяснил он.
На телеге у входа в столовую высилась бочка, накрытая грязной мешковиной. Около нее стоял мастер. Увидев вышедших из столовой Кольку и Каланчу, он вытащил изо рта цигарку и предупредил:
— Шибко не гоните кобылу, старая она. Да и расплещете все.
…Карька была лошадь, что называется, с характером, вела себя в упряжи, как ей вздумается. Понравится — побежит, не захочет — плетется как черепаха. К побоям оставалась равнодушной, но была злопамятна и при первой возможности могла устроить большие неприятности. Обо всем этом скороговоркой предупредила ребят Зинка.
По дороге Колька и Каланча порядком намучились с Карькой. Через каждые триста-четыреста шагов она устраивала передышку. Останавливалась посреди улицы, поворачивала морду в сторону молодых возчиков, сидевших на телеге, прядала ушами, отмахивалась от мух реденьким хвостом, а глаза ее ласковые, полные добродушия, как бы говорили: «Ну что же, друзья, не будем торопиться, отдохнем».
Поездка грозила превратиться для подростков в настоящую пытку. Они стали посмешищем для мальчишек. Те толпами сопровождали их, с громким хохотом обсуждая поведение Карьки.
— Глянь-ка, пятнадцатый раз! — с диким восторгом подсчитывал остановки старой кобылы какой-то босоногий оборвыш. — Цирковая лошадь!
До поры до времени Колька и Каланча, хотя и кипели в душе, но терпели капризы Карьки — они помнили совет Зины. Но когда Карька собралась сделать очередную, семнадцатую остановку, терпение у Каланчи лопнуло. Он взмахнул кнутом и хлестнул лошадь.
Карька тотчас рванула в сторону, мешковина, прикрывавшая бочку слетела, и Кольку с ног до головы окатило помоями.
— Что ты натворил! — возмутился Колька.
Пришлось срочно свернуть к Кутуму. Колька, досадуя на Каланчу, вымылся, прополоскал рубашку и штаны. И все это под обидное улюлюканье оравы уличных сорванцов.
Колька ругал Каланчу — дернуло же его прибегнуть к кнуту. Но Каланча не слушал упреков. Он увлекся какими-то странными действиями. С усилием раскачав бочку, прикладывал к ней ухо и прислушивался.
