переводится на ваш язык это слово, а в каждом разумном существе есть частица Будды, и каждый может стать Буддой. А в вашей религии сказано «Бог создал человеку по образу и подобию своему», значит, человек может стать равным богу силой мысли». И, похоже, моему Тамео удалось это сделать…
– Удалось?
– Послушайте, мсье, неужели вы думаете, что я обычная французская домохозяйка с её куриными интересами? Я слежу за тем, что творится на Тихом океане, и знаю о том, что случилось весной на Филиппинах. Я слежу за этим, потому что туда отправился мой муж, отец моих детей, которого я, как ни странно, всё ещё люблю. И я могу вам сказать, что там произошло: Тамеичи Миязака переворачивает мир, переставляя первокирпичики мыслию своей. И он его перевернёт, если его не остановить: я в этом уверена.
– Вы его тоже всё ещё любите? – осторожно спросил Нуарэ.
– Люблю, – спокойно ответила Жанет. – Но эта моя любовь может слишком дорого стоить всем людям, а я этого не хочу. Вы умеете слушать, Андрэ. Это редкий дар, особенно для мужчины – обычно вы слушаете только самих себя. Но я была с вами откровенна не только поэтому: я надеюсь, что ваш роман прочтут люди и поймут, с чем они имеют дело. И может быть, это их спасёт… – Она зябко передёрнула плечами, взяла шерстяную шаль, висевшую на спинке стула, и накинула её на плечи, словно ей стало холодно тёплым летним днём. – А кстати, что вы уже успели написать? Мне незнакомо ваше имя, мсье. Я специалист по восточной литературе, но я читаю и нашу западную литературу. Я знаю, кто такие Ремарк и Хэмингуэй, но фамилия Нуарэ мне ни о чём не говорит.
– Я неизвестен, мадам Беранже, – пока что. Но мой роман «Восток и Запад» станет шедевром – это я вам обещаю. А теперь мне пора, я и так отнял у вас много времени.
«Прошло уже больше часа, – подумал Андрэ, бросив взгляд на свои наручные часы, – плёнка в магнитофоне скоро кончится. Эта любвеобильная мадам рассказала мне всё, что знает, я в этом уверен. Не знаю, будет ли от её рассказа хоть какой-то толк, но большего от неё уже не добиться. Надо уходить: я чувствую опасность».
Он убрал блокнот, защёлкнул саквояж, встал и потянулся за шляпой.
– Благодарю вас, мадам Беранже: и за ваш рассказ, и за ваш кофе.
Она молчала, глядя на него снизу вверх. Нуарэ взял её руку и поцеловал кончики пальцев. Они были холодны как лёд.
Выйдя на улицу, Андрэ запахнул плащ и пошёл по направлению к бульвару Клиши. Но не прошел он и пару десятков шагов, как услышал за спиной ворчание автомобильного двигателя. Автомобили на улицах Парижа летом сорок пятого года были явлением ещё не слишком обыденным, и Нуарэ насторожился. Но оглядываться он не стал: пройдя несколько шагов, он остановился у витрины небольшого магазина и сделал вид, что его заинтересовали выставленные там женские шляпки. Стекло оказалось отличным зеркалом: Андрэ увидел, как возле дома, который он покинул пять минут назад, остановились два джипа. В одном из них находилось несколько американских солдат, которые так и остались сидеть, а из другого вышли двое в гражданском и уверенно направились к входной двери. «Кажется, я вовремя унёс ноги» – подумал Нуарэ. Встречаться с американцами ему совсем не хотелось: да, янки, конечно, союзники, но если они явились сюда за тем же самым, зачем и он (а похоже, так оно и есть), они не слишком обрадуются представителю «конкурирующей организации» и могут даже обидеться, причём сильно. И Андрэ, по-прежнему не оборачиваясь, ускорил шаги.
Жанет, проводив гостя, недолго пребывала в одиночестве: не прошло и десяти минут, как в двери снова позвонили. «Нуарэ вернулся? – подумала женщина, сбрасывая цепочку. – Наверное, он что-то забыл, или хочет спросить меня ещё кое о чём».
К её удивлению, это был не тот, кто назвался писателем Андрэ Нуарэ. На лестничной площадке стояли двое, похожие друг на друга до мелочей – Жанет даже подумала, что у неё двоится в глазах.
– Мадам Беранже? – деловито осведомился один из одинаковых с лица.
– Это я…
– Мы из военной разведки генерала де Голля. Нам необходимо задать вам несколько вопросов. Вы предпочтёте ответить на них здесь или поедете с нами?
– Если вас интересует Тамеичи Миязака, – холодно ответила Жанет, – то я всё уже рассказала вашему коллеге, который был здесь четверть часа назад. Больше я ничего не знаю, и поэтому прошу оставить меня в покое.
Американцы недоумённо переглянулись.
– Коллеге? – спросил второй из близнецов. – Какому коллеге?
– Вам лучше знать, – женщина пожала плечами. – Его зовут Андрэ Нуарэ – во всяком случае, так он представился. И он, – ядовито добавила она, – говорил по-французски гораздо лучше вас, господа разведчики генерала де Голля!
«Так, – лихорадочно соображал на ходу человек, назвавший себя писателем Андрэ Нуарэ. – Янки сядут мне на хвост, если уже не сели, и добраться до Германии, до нашей зоны, мне будет трудновато. В борьбе разведок союзников нет – американцам не нравятся просоветские симпатии де Голля, и они прореживают во Франции нашу агентуру, а заодно и коммунистические фракции французского движения Сопротивления. А если дело касается японского сверхоружия, наши заокеанские союзнички не остановятся ни перед чем, и на их месте мы поступили бы точно так же. Чёрт, надо бы подстраховаться – умные люди не складывают все яйца в одну корзину. Всё, что рассказала мне Дженни-Жанет, я помню слово в слово, память у меня уникальная, чем и горжусь. Но вот плёнка – с кем бы её передать нашим как запасной вариант? Кого из нашей местной агентуры я могу отправить с ней в Германию? Надо подумать…».
Опасаясь возможной слежки, Андрэ решил сделать крюк и пройти через Пигаль, «весёлый квартал» Парижа. Несмотря на то, что до вечера было ещё далеко, народу здесь хватало – мужчин, выживших в страшной войне и забывших вкус женских губ, тянуло сюда как магнитом, – в этой толчее, пронизанной искрами голодной страсти, оторваться от слежки было легче лёгкого. «Блядство, – подумал Нуарэ, лавируя среди парочек и одиночек, занятых поиском пары, – это излюбленное занятие человечества, такое же древнее, как война. Только от блядства больше пользы».
Андрэ шёл, не обращая внимания на призывные взгляды жриц любви, уже занявших свои рабочие места. Он поравнялся с кафе под жутковатым называнием «Ад» – над дверями заведения скалилась огромная дьявольская морда (как бы намекая, что всяк сюда входящий попадает к черту в зубы), – и тут двери кафе распахнулись настежь, и из-под чёртовой хари вывалились, поддерживая друг друга, двое советских офицеров, капитан и майор, в полной форме и при орденах.
Нуарэ замер от неожиданности. Первое, что пришло ему в голову – это маскарад, устроенный непонятно кем и неизвестно зачем, но сочный русский мат, которым общались между собой воины, вызывал серьёзные сомнения в том, что это инсценировка. Лица обоих гусаров носили следы многодневного загула; картину дополняли две средней потрепанности девицы, пиявками повиснувшие на бравых воителях: слева и, соответственно, справа. И он понял, что перед ним не ряженые – Андрэ уже слышал о подобных историях, имевших место быть в разных градах и весях послевоенной Европы, но никак не предполагал, что братья-славяне доберутся аж до Парижа[70].
Решение пришло мгновенно.
– Здравствуйте, товарищи офицеры, – произнёс он по-русски, подходя к живописной группе. Гвардейцы, силясь сохранять равновесие, воззрились на него в полном недоумении.
– Кто таков? – хрипло спросил майор, используя в качестве опоры льнувшую к нему француженку. – Эмигрант, что ли?
– Я не эмигрант, – в голосе Нуарэ отчётливо лязгнул металл. – Я сотрудник советской разведки Андрей Чернов. Слушайте сюда: вы сворачиваете ваш праздник жизни, даёте под зад коленом вашим барышням, трезвеете, и немедленно едете туда, откуда прибыли. Машина у вас, думаю, есть, не пешком же вы сюда притопали.
– М-машина есть, – пробормотал капитан. – А зачем?
– А затем, что дело государственной важности. Я дам вам магнитофонную пленку, а вы по возвращении
