нейтрализации береговой обороны. Но даже при выполнении этого условия основные цели – заводы «Боинг» и верфи Генри Кайзера – не попадали под «прямую наводку» боевых излучателей: их эффективность снижалась. Сиэтл подвергся чисто воздушному нападению – его атаковали двенадцать G10N «Фугаки», шедших на большой высоте и вооружённых двадцатью четырьмя «миязаками». А мишенью для японских бомбардировщиков стала энергосеть, снабжавшая электричеством военные заводы и жилые дома «Королевского города»[84].
На электростанциях и на линиях электропередач, на трансформаторных подстанциях и в электросетях Сиэтла практически одномоментно произошёл каскад коротких замыканий. Истекая расплавленной медью, выгорали обмотки генераторов; сплавлялись воедино жилы кабелей и соседние провода, приваривались контакты автоматических выключателей, не давая возможности защите отсечь повреждённые участки, которых было великое множество; между шинами распределительных щитов плясали горбатые молнии дуговых разрядов, выжигавших металл. И горела изоляция, непонятным образом ставшая токопроводящей и переставшая выполнять свои функции. По стенам заводских цехов и комнат, где жили люди, ползли огненные змеи, окутанные вонючим дымом, – проводка загоралась по всей длине, порождая бесчисленные пожары. Сиэтл вспыхнул ярким пламенем – в огне и дыму метались перепуганные люди, подгоняемые воем сирен воздушной тревоги, и паника на дорогах, усугублённая взрывами автомобильных бензобаков, унесла немало жизней.
«Этот проклятый японец, – заметил один из учёных-энергетиков, изучавших причины и последствия «великого короткого замыкания» и «электрического пожара», – отменил закон Ома. Он играет с электроэнергией, как со своей игрушкой – сделал огромную электрическую зажигалку и поджёг ею целый город! Жаль, некому поставить этого шалуна в угол – боюсь даже предположить, с какой игрушкой он будет играть в следующий раз».
Тамеичи Миязака передавал операторам излучателей всё новые и новые «рецепты», которые тут же проходили проверку в боевых условиях. Полученные от мангустов донесения он изучал долго и тщательно, вчитываясь в каждый иероглиф и о чём-то напряжённо думая. И никто – ни Синъитиро Томонага, ни другие ближайшие помощники создателя «оружия богов» не мог сказать, какие мысли роятся в голове Второго Человека Империи Ямато.
Нельзя сказать, что тихоокеанское побережье североамериканского материка было совершенно беззащитным. На Сан-Диего базировались уцелевшие корабли и подводные лодки US Navy, на авиабазах Запада насчитывалось несколько тысяч боевых самолётов, а общая численность войск, стянутых в Калифорнию, Неваду, Аризону, Орегон, Вашингтон и Айдахо превышала миллион человек. Тем не менее, организовать самураям тёплую встречу в океане американцы не смогли: самолёты, пытавшиеся приблизиться к японским кораблям, или вспыхивали в воздухе, или камнем падали в море, подводные лодки, входившие в «зону дьявола», теряли управление, а немногочисленные надводные корабли даже не пытались дать бой Императорскому флоту – всем было ясно, чем это кончится. Появления японских крейсеров и авианосцев у американских берегов ждали, и всё-таки они появились внезапно: «миязаки» глушили радары, поглощая их импульсы, и флот вторжения был обнаружен уже визуально, в считанных милях от берега (в Лос-Анджелесе даже не успели объявить тревогу – атакованный город загорелся раньше, чем взвыли сирены).
Американское командование не стало противодействовать высадке японских десантов – опыт боёв на Гавайях показал, что «миязаки» взломают береговую оборону, и потери будут огромными. Не пытались янки встретить самураев и газовыми атаками – их эффективность против кораблей и войск, снабжённых средствами зашиты, было невысока, а жертвами атак (судя по судьбе Гонолулу) стали бы мирные жители прибрежных городов и посёлков.
Генерал Эйзенхауэр, командующий Западным фронтом, приказал отступать в глубь страны на несколько десятков миль, чтобы выйти из сферы радиуса действия корабельных излучателей. Это решение командующего было разумным – немногочисленные «фугаки» не могли обеспечить надёжное перекрытие всей линии фронта (и не могли непрерывно висеть в воздухе над боевыми порядками войск), и японцам оставалось только уповать на мобильные «миязаки» малой мощности.
Американские войска, прикрывая колонны беженцев, медленно отступали, огрызаясь и схлёстываясь в коротких злых стычках с так же медленно наступавшими японцами, нанося самураям чувствительные контрудары и отходя только тогда, когда «марево», ползущее над полем боя, становилось слишком
На вооружение солдат US Army поступили пневматические винчестеры. В прикладе размещался баллон со сжатым воздухом, пополнение которого происходило после каждого выстрела – стрелок одним движение рычага подавал в ствол следующую пулю и пополнял запас сжатого воздуха. Скорострельность, дальнобойность и пробивная сила этого оружия оставляла желать лучшего, и поэтому в последних образцах пулю заменила тонкая оперённая стрелка, наконечник которой был пропитан ядом кураре, – оружейники двадцатого века творчески использовали военные технологии первобытных племён Амазонки и уже ломали головы над конструкцией пневматического пулемёта. Офицеры вооружались саблями времён Гражданской войны, штыковой бой стал основным тактическим приёмом, арбалеты сменили винтовки, а отряды ополченцев учились стрелять из лука. Казалось, время повернуло вспять – по прериям вновь скакали конные отряды ковбоев (только без шестизарядных «кольтов»), и свистели в горных каньонах и над Америкэн-Ривер и Сакраменто стрелы, подобные тем, что пускали некогда воины дакота и апачей[85].
Японцы высадили полумиллионную армию, заняли всю прибрежную полосу от Сан-Диего до Сиэтла и продвинулись в глубь страны от двадцати до девяноста километров. Но в прифронтовой полосе, за спинами японских дивизий, завоеватели чувствовали себя неуютно – американские диверсионные отряды, скрывавшиеся в руинах сожжённых городов, в лесах Орегона и в горах Калифорнии, резали по ночам самурайские патрули, отравляли источники пресной воды и устраивали взрывы на дорогах: в зону, очищенную «миязаками» от любых взрывчатых веществ, перебрасывались на планерах и воздушных шарах «гостинцы» для незваных пришельцев, срабатывавшие там и тогда, где и когда этого никто не ожидал.
Сопротивление американцев нарастало, росло (несмотря на огромные потери) и их численное превосходство. С востока на запад Америки перебрасывались подкрепления; янки пришлось забыть о «неприемлемых потерях» и бросать в бой всё новые и новые соединения: речь шла о самом существовании страны под названием «Соединённые Штаты Америки». И всё-таки японское наступление продолжалось – поддержанные излучателями, позволявшим применять огнестрельное оружие неожиданно, по собственному усмотрению, и выкашивать пулемётами густые цепи американской пехоты, бросавшейся в штыковые атаки, самураи шли вперёд, оставляя за собой мёртвую выжженную землю. Благополучная страна Америка, не знавшая вражеских вторжений сто тридцать лет, со времени англо-американской войны, в ходе которой бриттами был сожжён Вашингтон, подверглась теперь свирепому азиатскому нашествию, и всё, что творилось в Китае, повторялось на американской земле – и жертвы, и разрушения. И военный плакат, на котором японец изображался в виде зубастого чудовища, алчущего крови «неполноценной белой расы», уже не казался гротескным преувеличением…
Генерал Ямасита, командующий армией вторжения, понимал, что с имевшимися у него силами он не сможет пройти всю Америку с запада на восток и водрузить над Нью-Йорком и Вашингтоном флаги Страны Восходящего солнца. «Миязаки» «миязаками»[86], но нужны ещё и солдаты с ружьями (или хотя бы с копьями), которые будут убивать и умирать во славу империи Ямато, а солдат у сыновей Аматерасу не хватало. И тогда самураи начали формирование «туземных» дивизий – зря, что ли, Япония захватывала огромные территории с многомиллионным населением?
Спешно сколачивались китайские, малайские и филиппинские части и соединения. Среди покорённых народов всегда найдутся люди, готовые променять незавидную участь раба на судьбу воина, пусть даже воина подневольной армии, которому грозит немедленная смерть за малейшее неповиновение. Именно так в тринадцатом веке небольшое монгольское войско выросло как снежный ком и обернулось лавиной,
