обрушившейся на Среднюю Азию, Русь и Европу – в Японии имелись хорошие историки. Эта вспомогательная армия умело обрабатывалась идеями «Великой Азии» и господства цветных над белыми вырожденцами, а самыми соблазнительными для неграмотных и забитых её новобранцев были вещи простые и понятные: «Тебе дозволено всё. Любой захваченный город будет в твоём распоряжении на целых три дня. Делай там, что хочешь – жги, грабь, убивай. Любая белая женщина – твоя добыча, ты заслужил право изнасиловать её прямо на трупах бледнолицых, павших от твоей руки. Ты воин великой армии, и этим всё сказано!». И солдаты «вспомогательных войск» не оставались глухи к этим увещеваниям – низменные инстинкты легко прорастают в душах человеческих…
В октябре 1945 года армия империи Ямато, усиленная «туземными» дивизиями и насыщенная сотнями «миязак» разных калибров, перешла в наступление под Сакраменто, намереваясь прорвать фронт и двинуться на восток, к густонаселённым штатам Америки.
Перед наступлением японцы тщательно и многократно обработали полосу обороны противника боевыми излучателями: выжгли всё, что могло гореть, и взорвали всё, что могло взрываться. Американцы вынужден были оттянуть в тыл бронетанковые части (какая польза от «шерманов», которые не могут двинуться с места, зато в любой момент могут вспыхнуть под «зажигательным» лучевым ударом?) и артиллерию (что толку от пушек без снарядов?). В окопах, среди обожжённой земли и бетона, остались сидеть солдаты с пневматическими ружьями и арбалетами, готовые встретить врага лицом к лицу. Тяжёлое положение US Army усугублялось невозможностью быстрой переброски войск с одного участка фронта на другой – «миязаки» вывели из строя инфраструктуру железных дорог, использовать автомашины и бронетранспортёры было невозможно, а на лошадях много не увезёшь. Американцы имели единственное преимущество – численное (против японской армии, насчитывавшей со всеми её вспомогательными частями около миллиона бойцов, они выставили более пяти миллионов солдат и офицеров), – но история неутешительно свидетельствовала о том, что количество слишком часто проигрывает качеству.
В течение нескольких недель, пока самураи медленно (из-за нехватки транспортного тоннажа) наращивали силы, готовясь к броску на восток, американцы испробовали все, что могло бы переломить ход боёв. Больше всего надежд возлагалось на химическое оружие, но ни газобаллонные атаки, ни обстрел японских позиций из дальнобойных катапульт бомбами, начинёнными люизитом и горчичным газом, не принесли янки решающего успеха (частные успехи не изменили общую ситуацию). Безрезультатными оказались и попытки использовать самое мощное оружие, имевшееся в распоряжении US Army – атомное. Бомбардировщик Б-29 с бомбой на борту был сбит «миязакой» над линией фронта, и бомба, взрыватель которой автоматически сработал на высоте пятисот метров, взорвалась над американскими окопами, а вторая бомба, доставленная планером с экипажем из добровольцев (нашлись и такие), не взорвалась – «код глушения», подобранный Синъитиро Томонагой, был верным.
На рассвете 23 октября японцы внезапно сняли поле и открыли ураганный огонь по позициям противника: они знали, что янки полностью отказались от огнестрельного оружия и в полной мере использовали своё огневое преимущество. А вслед за огневым валом в атаку пошли японские танки – как и положено в «классической» войне.
Генерал Паттон спешно погнал к фронту танковые бригады, поднятые по тревоге, но в двадцати милях от Сакраменто двигатели бронированных машин встали намертво: японские самолёты окольцевали атакованный участок «маревом», блокируя подход подкреплений. Паттон рычал от ярости и бил кулаком по танковой броне, но сделать ничего не мог: «магия синто» в который раз брала верх.
Бои в окружённом и разрушенном городе были ожесточёнными, но недолгими – при соотношении потерь один к двадцати много не навоюешь, а против танковой брони стрелы бессильны. О том, что творилось в Сакраменто, захваченном азиатами, почти ничего не было известно: слишком мало осталось свидетелей кровавого пира победителей. И единственным утешением для отважно сражавшихся и погибавших в чудовищно неравном бою солдат US Army было то, что все мирные жители успели покинуть обреченный город заранее, ещё до начала штурма.
Западный фронт был прорван не только под Сакраменто, но и ещё в нескольких местах; общие потери американских войск убитыми, ранеными и пленными превысили полмиллиона. Это была катастрофа – азиатская орда вырвалась на оперативный простор, затопляя Аризону, Неваду, Юту и Айдахо и выходя к границам Монтаны, Вайоминга, Колорадо и Нью-Мексико. По равнинам бывшего Дикого Запада расходились волны панического ужаса, и уже мало кто обращал внимание на плакаты, призывавшие «Останови его, и дело сделано!». Казалось, Соединённые Штаты Америки теперь может спасти только чудо; люди в отчаянии бросались к алтарям церквей, перемежая страстные молитвы самыми чёрными проклятьями – очень многие считали японское «супероружие» карой господней, ниспосланной за грехи тяжкие…
Японский Генеральный штаб и ставка императора с удовлетворением восприняли сообщения о разгроме американских армий в Калифорнии и Орегоне, о прорыве фронта и о начале долгожданного наступления на восток Соединённых Штатов. Победа была близка, в этом уже никто не сомневался. И только один человек, которого звали Тамеичи Миязака, не скрывал своего беспокойства. Создателя «оружия богов» встревожило короткое донесение с фронта, затерявшееся в потоке победных реляций: «В ходе боёв в штате Айдахо потерпел катастрофу тяжёлый бомбардировщик специального назначения G10N «Фугаки». Причиной катастрофы стал внезапный одновременный отказ всех шести двигателей».
Глава семнадцатая. Битва равных
Мелкий осенний дождь сеялся на щедро раскрашенную жёлтым и багряным тайгу, обступившую маленькую приамурскую железнодорожную станцию, на мокро блестевшие рельсы, на кособокое строение с облупившейся штукатуркой, назвать которое «зданием вокзала» мог только человек с неуёмной фантазией. Двое солдат, накинув капюшоны плащ-палаток, неспешно шагали вдоль путей, не обращая внимания на падающую с неба воду – не велик-то и дождь, солдат не сахарный, не растает, а служба есть служба. Война – она рядом, рукой подать, а что не слышно орудийных залпов, так это из-за марева: оно, проклятущее, глушит все огнестрельные приспособы, от трёхлинейки до «катюши». И намертво глушит, пакость такая, хоть ты тресни. Хорошо хоть излучателей у самураев негусто, потому и сидят они смирно, а не лезут вперёд с криком «Банзай!». Но всё равно: война рядом, а потому – бди, солдат патруля, и смотри в оба. И солдаты бдили, хотя окрест не было видно ничего особенного – лес да шпалы, да промокшее серое небо.
Сырую тишину нарушило урчание мощных двигателей. С узкой дороги, уходившей в лес, к станции выползли два танка и «студебеккер» с кузовом, крытым брезентовым тентом. Три машины подъехали к станции и замерли, словно ожидая чего-то – или кого-то. И скоро стало ясно, кого они ждут.
Из-за поворота железной дороги появился паровоз, тянувший короткий – всего один вагон и одна платформа – состав. Паровоз не объявил о своём появлении гудком: он двигался крадучись, словно не желая привлекать к себе внимания. Поезд-недомерок шустро подбежал к станции и замер, выпуская клубы белого пара. И почти одновременно из вагона и из кузова «студера» горохом посыпались люди с автоматами – офицеры в синих с красным околышем фуражках НКВД.
– От так так… – пробормотал один из патрульных. – Интересное кино…
«Студебеккер», пофыркивая, как сытый кот, подался задом к платформе, на которой стояла какая-то конструкция: нечто вроде небольшой колонны или толстой трубы, лежавшей горизонтально. Труба эта, похоже, покоилась на какой-то подставке, но что да как, сказать было трудно: всё сооружение со всех сторон было тщательно укутано брезентом.
– Что за хреновина, а, Микола? – вполголоса спросил второй солдат.
– А я почем знаю? – отозвался тот. – Много будешь знать – скоро состаришься, хотя…
Он не договорил, но его товарищ понял недосказанное: нездоровый интерес ко всяким разным штукам, охраняемым бойцами НКВД, резко снижает у чрезмерно любознательных вероятность дожить до старости. И патрульные замедлили шаг, старясь не приближаться к станции: бережёного бог бережёт, небережёного конвой стережёт.
Энкавэдэшники сноровисто развернули «хреновину» поперёк платформы, закатили-задвинули её в кузов «студебеккера» и проворно залезли туда сами, как чёртики в табакерку. Сопровождавшие таинственный груз перебросились со встречавшими несколькими словами (о чём они говорили, патрулю не было слышно по причине расстояния), «тридцатьчетвёрки» залязгали траками, и через пять минут все три машины – танк впереди, танк позади, грузовик посередине, – скрылись в лесу, словно их тут и не было. Гул
