преп. Тихона Калужскаго, праведнаго Лавренпя и преп. Пафнупя, игумена Боровскаго, нашей святой обителью съ ея почившими старцами: Львомъ, Макарiемъ, Амвроаемъ и прочими сокровенными Оптинскими угодниками Божшми.
«Все это — калуга, и счастливы вы, что Господь привелъ васъ пожить въ такомъ огражденномъ месте. И знайте, что очень часто назваше местности, въ которой вы живете, фамилiя лица, съ которымъ вы встречаетесь, — словомъ, назваше или имя въ самихъ себе носятъ нЬкш таинственный смыслъ, уяснеше котораго часто бываетъ не безполезно. Смотрите, въ Ветхомъ Завете почти всякое имя чтонибудь да означаетъ: Ева — жизнь, ибо она стала матерью всехъ живущихъ; Самъ Богъ повелеваетъ Авраму называться Авраамомъ, «ибо» — говоритъ, — «Я сделаю тебя отцомъ множества народовъ», а Сару — Саррой, не «госпожею моею», а «госпожею множества»…
«Итакъ, по всей Библш — назваше и имя всегда имеютъ сокровенный и важный смыслъ. Самъ Господь преднарекъ Себе имя человеческое — Еммануилъ, что значитъ «съ нами Богъ» и iисусъ, «ибо Онъ спасетъ людей Своихъ отъ греховъ ихъ». Видите какъ это значительно и важно».
— «Вижу, Батюшка».
— «Но, кроме этого, такъ сказать, языка именъ и названш, существуете еще и языкъ цыфръ, тоже сокровенный, значительный и важный, но только не всякому дано расшифровать его тайну. На что была великая тайна воплощешя Бога Слова, а и она была заключена въ таинственномъ счислеши родовъ потомства Авраама: «отъ Авраама до Давида», говорите св. ев. Матвей, — «четырнадцать родввъ; и вте переселешя въ Вавилвнъ четырнадцать рвдввъ; и вте переселешя въ Вавилвнъ дв Христа четырнадцать рвдввъ». Замечаете цыфру 14? Она пввтвряется трижды».
— «Замечаю».
— «Она свставлена изъ удввеннвй цыфры 7, а 7 есть числе въ Библш священнее и взначаете свбвю векъ наствягцш, а веку будущему усввена цыфра 8, квтврвю векъ этвте и вбвзначается. Видите, чтв цыфры имеюте свей языкъ?»
— «Вижу, Батюшка».
«Ну и хероше делаете, что видите: быть мвжегь этв вамъ квгда–нибудь и пригвдится».
«Сей пшеницу, отче Тимвне!» — сказалъ неквгда преп. Серафимъ сввему свбеседнику.
Гвдвввй праздникъ Оптинвй пыстыни. Хвдили пвздравлять старцевъ съ праздниквмъ. О. Варсвнвфш сввбщилъ жене следующее:
«Прихвдитъ сегвдня кв мне мвлвденькая мвнашенка и гввврите: —
«Узнаете меня, Батюшка?»
— «Где» — гввврю, — «матушка, всехъ упвмнить? Нете не узнаю».
— «Вы меня», — гвввритъ, — «видели въ 1905 г. въ Мвскве на трамвае. Я твгда еще была легквмысленнвй девицей, и вы вбратились кв мне съ ввпрвсвмъ: чтв я читаю? А я въ этв время держала въ рукахъ книгу и читала. Я втветила: Гврькагв… — Вы твгда схватились за гвлвву, твчнв я уже нивесть чтв натвврила. На меня вашъ жесть првизвелъ сильнее впечатлеше, и я спрвсила: чтв–жь мне читать? — И твгда вы мне пвсвветввали читать священника Хитрвва, а я и егв и егв мать знала, не в томъ, чтв онъ что–либв писалъ и не подвзревала. Квгда вы мне дали этвтъ свветъ, я вамъ ввзразила такими слввами: «вы еще чегв двбрагв, скажете мне, чтвбьг я и въ мвнастырь шла». — «Да», — втветили вы мне, — «идите въ мвнастырь!» — Я на эти слева твлькв улыбнулась, — дв чегв вни мне пвказались ни съ чемъ несввбразньгми. Я спрвсила ктв вы и какъ ваше имя? Вы втветили: «мве имя всталвсь въ мвнастьгрсквй вграде». — Пвмните ли вы теперь эту встречу?»
— «Теперь», говорю, — «припоминаю. Какъ же», — спрашиваю, — «ты въ монастырьто попала?»
— «Очень просто. Когда мы съ вами простились, я почувствовала, что эта встреча не спроста, глубоко надъ ея смысломъ задумалась. Потомъ я купила все книги священника Хитрова, стала читать и друпя книги, а затемъ дала большой вкладъ въ X… въ монастырь и теперь я тамъ рясофорной послушницей».
— «Какъ же», спрашиваю, — «ты меня нашла?»
— «И это было просто. Я про встречу съ вами все разсказала своему монастырскому священнику, описала вашу наружность, а онъ мне сказалъ: «это должно быть оптинскш старецъ Варсонофш». Вотъ я прiехала сюда узнать — вы ли это были, или другой кто? Оказывается вы! Вотъ радость–то!» И припомнились мне тутъ слова преподобнаго Серафима, сказанныя имъ iеромонаху Надеевской пустыни — Тимону:
— «Сей, отче Тимоне, пшеницу слова Божiя, сей и на камени и на'пёсце, и при дорозе и на тучной земле, все гденибудь и прозябнетъ семя–то во славу Божпо». Вотъ и прозябаетъ.
Сегодня виделся съ однимъ изъ близкихъ къ покойному о. Илюдору монаховъ и отъ него узналъ, что умершш благочинный за несколько дней до своей смерти былъ предваренъ о ней знаменательными сновидЬшями, которыя подъ свежимъ впечатлешемъ и записываю.
О. Иллюдоръ скончался въ день Рождества Христова, пришедшшся въ истекшемъ году на четвергъ. Въ воскресенье, за четыре, стало быть, дня до смерти, о. Илюдоръ, после трапезы, прилегъ отдохнуть на диване въ своей келье … Было это около полудня … Не успелъ онъ еще, какъ следуетъ, заснуть, какъ видитъ въ тонкомъ сне, что дверь его кельи открывается и въ нее входятъ — скитскш монахъ Патрикш и съ нимъ iеродiаконъ Георгш (Патрикш, Георгш, одинъ изъ главныхъ бунтовщиковъ противъ архимандрита Ксенофонта. Оба монаха — и Патрикш, и Георгш — ничего общаго съ Оптинскимъ духомъ не имеють, люди немирные, хитрые и плотсие. Объ этомъ см. ниже).
У монаха Патриия въ рукахъ былъ длинный ножъ.
— «Давай намъ деньги» — крикнулъ Патрикш.
— «Что ты шутишь?» — испуганно спросилъ его о. Илюдоръ: «каия у меня деньги?»
— «А, когда такъ», закричалъ на него Патрикш — «такъ вотъ тебе!», и вонзилъ ему по рукоятку ножъ въ самое сердце.
Вид?ше это было такъ живо, что о. Илюдоръ вскочилъ со своего ложа и, уклоняясь отъ ножа, сильно ударился затылкомъ о спинку дивана. Отъ боли онъ тотъ–часъ проснулся и кинулся смотреть, кто входилъ къ нему въ келью. Но ни въ келье, ни за дверями кельи, никого не было.
Это одно в идете.
За день до смерти, въ такомъ же полусне, о. Илюдоръ увидалъ скончавшагося летомъ 1908го года iеромонаха Савву, бывшаго однимъ изъ трехъ духовниковъ Оптиной Пустыни. О. Савва явился ему благодушный и радостный.
— «А что, брать», — спросилъ его о. Илюдоръ: — «страшно тебе, небось, было, когда душа разлучилась съ теломъ?»
«Да», ответилъ о. Савва: «было боязно; ну, а теперь совсемъ хорошо! Вследъ за о. Саввой, въ томъ же видеши, явился сперва почившш Оптинскш архимандритъ Исаакш, а за о. Исаактемъ — его преемнику тоже умершш архимандритъ Досиеей. О. Исаакш подошелъ къ о. Илюдору и далъ ему въ руку серебряный рубль, а о. Досиеей два.
«Не спроста мне это было», — говорилъ накануне своей смерти о. Илюдоръ, разсказывая свои сны одному монаху: «я, брать, должно быть скоро умру». Въ день смерти о. Илюдоръ былъ посланъ за послушаше служить въ одно село литурпю; накануне у своего духовника, какъ служагцш, исповедывался, а за литурпей совершилъ Таинство и причастился.
Вернувшись въ тотъ же день домой, о. Илюдоръ, по случаю великаго праздника, былъ на такъ называемомъ «обгцемъ чае» у настоятеля, со всеми былъ крайне приветливъ, более даже, какъ замечено обыкновенно, и оттуда со всеми iеромонахами пошелъ въ Скитъ къ Старцамъ славить Христа. Въ это время мы съ женой выходили отъ старцевъ и у самыхъ скитскихъ воротъ встретили и его, и все Оптинское iеромонашеское воинство. О. Илюдоръ шелъ несколько позади и мне показался въ лице черезчуръ краснымъ.
— «Вотъ жарко что–то!» — сказалъ онъ при встрече и при этомъ засмеялся. На дворе стояли рождественскте морозы.
