заметила, что бокал ее опустел, когда почувствовала легкое опьянение. Ей вдруг захотелось услышать, как играет Дольской:
— Послушайте, князь, я, наверное, опьянела, и моя просьба покажется вам блажью, но все-таки… Очень хочется музыки!
Дольской не понял — оркестр ведь не прекращал играть.
— Нет, не этой… Вы могли бы сами исполнить что-нибудь? Я так люблю «Полонез Огинского»!
Князь встрепенулся:
— Для вас — все, что угодно! Погодите-ка! Сейчас будет полонез…
Он пробрался к эстраде и, подмигнув, тихо сказал дирижеру:
— Маэстро, вы на заказ играете?
— Разумеется-с. А что изволите? — с готовностью спросил «маэстро», убрав со взмокшего лба прядь седеющих кудрей.
Дольской открыл портмоне и вынул приличную пачку денег:
— Тогда, дорогуша, поиграйте сегодня в карты со своими мадьярами! А я здесь сам за вас сыграю.
Дирижер удивленно развел руками, остановил музыкантов, давая им понять, что работа уже закончена, князь же подхватил чью-то скрипку, со знанием дела взял несколько аккордов, и все, кто в тот вечер были в «Эрнесте», услышали чарующую мелодию «Прощания с Родиной». В зале стало тише — разговоры за столиками почти смолкли, а оркестранты восторженно раскрыли рты. Дольской вошел во вкус и сыграл несколько любимых бешеных каприсов Паганини, потом что-то из «Цыганских напевов» Сарасате.
Но на этом импровизированное выступление князя не закончилось, а лишь перешло в другую область музыкального творчества: теперь он предстал перед публикой в качестве незаурядного оперного певца. Начал Евгений Петрович со всем известной арии Демона[155], причем его могучий бас трудно было отличить от шаляпинского, затем, не делая перерыва, он исполнил арию Ромео из оперы Гуно, как полагалось для данной партии — лирическим тенором, со всеми особенностями манеры Собинова. Когда большинство слушателей еще не опомнились от столь неожиданного вокала, кто-то в восторженном тоне выразил всеобщее желание:
— А вы не могли бы исполнить что-нибудь еще?
«Его сиятельство» снисходительно улыбнулся и продолжал петь Гуно — теперь уже из «Фауста», но… женским голосом! Да-да, это была ария Маргариты, превосходное сопрано, в котором посетители Императорских театров безошибочно угадывали лирико-колоратурные неждановские обертона. Казалось, голосовой диапазон этого человека не имеет границ и он один вмещает в себя целую труппу оперных корифеев — любая классическая партия была ему по силам!
Из зала раздалось сразу несколько возгласов:
— C’est magnifique! Qui est-ce?[156]
— Это колоссально, господа!
— Браво, просим, просим!
Под занавес Дольской снова «вернулся» в шаляпинский регистр: заглушая всеобщие аплодисменты, торжествующе прогремело Мефистофелево «Люди гибнут за металл…».
Пришедшие поужинать господа не ожидали, что попадут на концерт всесторонне одаренного виртуоза, для большинства это было приятным сюрпризом. Выждав, когда окончится княжеский триумф, к эстраде степенно подошел метрдотель и предупредительно осведомился:
— Ваше сиятельство, а может, горяченького подать? Утомились — самое время откушать чего-нибудь сытного.
Князь поблагодарил «Мартыныча» за заботу, попросил шниц по-венски и сухого красного вина к нему. Он ослабил узел галстука, отдышался, но тут какой-то каверзник из-за столика ехидно спросил:
— Господин музыкант, что вы все на скрипочке? Поупражнялись бы на фортепиано!
Дольской с невозмугимым видом сел к роялю и в качестве «упражнения» исполнил несколько сложнейших импрессионических прелюдий. Этого было вполне достаточно, чтобы никто больше не сомневался в мастерстве Дольского и как пианиста. Под восторженные возгласы и рукоплескания присутствующих он наконец вернулся в общество Ксении Светозаровой.
— Вам понравилось? — с надеждой спросил князь.
Балерина ответила не задумываясь:
— Сказать так было бы слишком скупо — ваш музыкальный дар выше обыденных оценок! Вот только: что вы играли в самом конце?
— Клод Дебюсси. Это лучшее, что я знаю из современных авторов, — музыка впечатлений, мелодика будущего!
— Вот именно — будущего, — подчеркнула Ксения. — Для моего традиционного вкуса слишком непривычно. Свобода выражения уместна до известных границ… Но я, возможно, слишком консервативна.
— Вы бесподобны, драгоценнейшая! — коротко определил Дольской и принялся за шниц под кахетинское.
Балерина смотрела на него и молчала, точно собираясь поделиться чем-то. что ее беспокоит. Наконец, оглядевшись, решилась сказать:
— Вы знаете, князь, я подозреваю, что за мной следят. И раньше замечала что-то подозрительное, а теперь почти уверена. Их трое, все чем-то похожи друг на друга, я бы сказала, субъекты без внешности и одеты одинаково. Эти люди меня везде преследуют: на спектаклях; оправляясь на гастроли, я сталкиваюсь с ними на вокзале, даже во Франции они постоянно не давали мне покоя. А в последнее время замечаю их на улице, в обществе, в самых неожиданных местах, — она перешла на шепот, — и я догадываюсь, откуда они!
— При вашей проницательности нетрудно догадаться, — довершил ее умозаключения Евгений Петрович. — Я думаю, из того самого ведомства, может быть, даже лично от небезызвестного вам любителя кавалерийских сапог. Как бы то ни было, имейте в виду, что вам угрожает опасность — с этими шутить не стоит! Слушайте, а давайте я их выслежу и добьюсь от них признания, что им от вас нужно?
Ксения неуверенно произнесла:
— Вы полагаете, в ваших силах справиться с такими людьми?
— Уж поверьте, драгоценнейшая, собственные возможности я знаю, а использовать их ради вас доставит мне истинное наслаждение. Я на все для вас готов! — Князь сгоряча осушил полный бокал вина. Балерина иронически прищурилась:
— А если я попрошу луну с неба?
— Дайте мне точку опоры, и я…
— Ай да князь! Вы, оказывается, еще и физик! — Ксения всплеснула руками.
— Ради вас я готов быть физиком, философом, менестрелем — кем угодно.
— Теперь я вижу, что бывает, когда водку мешают с вином, — качая головой констатировала балерина.
— Смейтесь, шутите — это так вам к лицу! — парировал Дольской. — Вот хотите, я сейчас же распоряжусь, чтобы перекрыли Невский, а мы будем кататься на белых лошадях? Не верите?
— Верю, верю… только не хочу! Мне и здесь очень уютно.
— Я открою музей балета имени божественной Ксении Светозаровой…
— И в витринах будут выставлены мои истертые до дыр пуанты, истрепанные пачки, да? Кто же будет посещать этот «божественный» музей?
— Как кто — мы с вами! — не унимался князь. — Ни одного поклонника туда не пущу! Это будет закрытый музей — все будут о нем знать, но никто не сможет туда попасть. Сам буду его шефом, а вас назначу главной хранительницей. Я вообще объявляю вас Главной Актрисой в Мире!
Ксении начинала нравиться эта игра:
— Наконец-то — всю жизнь мечтала побыть главной! Сама буду выбирать себе партии… А новое почетное звание выше Заслуженной артистки Императорских театров?
— Безусловно — ведь это не звание, а Тbтул! К вам будут обращаться примерно так: Ваша Творческая
