сознательно лгала вся внутренняя охрана дачи… Ведь из её числа к умерщвлению Сталина если и был кто- то причастен, то – не более одного-двух человек. А возможно, и вообще ни один – кроме охраны была ведь и обслуга.
Охранники – и тогда, и через много лет – могли многое путать и без злого умысла – как часто путают важнейшие детали свидетели преступлений. Да и состояние шока тоже надо учитывать.
Непосвящённые и непричастные могли лгать ненамеренно («Врёт как очевидец», – говорят юристы) и даже своими правдивыми показаниями и воспоминаниями невольно прикрывать намеренную ложь других. Надеюсь, читателю не надо объяснять, что я имею в виду?
А пытаясь принять весь этот конгломерат «свидетельств» всерьёз, путаются и те исследователи, которые пытаются эту путаницу распутать и свести её в непротиворечивую картину.
Но если Сталин был убит – а он был убит, на основании свидетельских показаний картину его смерти выстроить невозможно в принципе! Я позднее на этом немного остановлюсь.
При этом я, как и обещал в начале книги, не буду заниматься криминальными изысканиями относительно последних суток жизни Сталина, проведённых им в здравом уме и ясной памяти.
Но кое-что об этих последних сутках сказать надо.
Глава пятнадцатая
«Тайная вечеря» и поцелуй Иуды
Тогда один из двенадцати,
называемый Иуда Искариот,
пошёл к первосвященникам и сказал:
что вы дадите мне, если я предам Его?
Они предложили ему тридцать сребреников;
И с того времени Иуда стал искать
удобного случая предать Его.
…
Когда же настал вечер, Он
возлёг с двенадцатью учениками;
И когда они ели, сказал:
истинно говорю вам,
что один из вас предаст Меня.
…Отверженному отраву
В чаше преподнесли.
…
Сказали ему: «Проклятый,
Пей, осуши до дна…
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна…»
В 1953 году предпоследний день зимы, 27 февраля, пришёлся на пятницу. 28 февраля – суббота, а в воскресенье уже начиналась весна, по крайней мере – официально.
Зима была, считай, прожита.
Сталин в феврале принимал редко, но вряд ли это было признаком нездоровья, особенно если вспомнить свидетельства Браво и Менона. Скорее Сталин обдумывал предстоящие события и не считал разумным тратить силы и энергию раньше их начала. Сил-то с годами не прибывало.
16 февраля он провёл в своём кремлёвском кабинете совещание с «Тройкой». Берия, Маленков и Булганин были у него недолго. И сама краткость их пребывания у Сталина позволяет предполагать в этом совещании не обсуждение проблем, а оперативный доклад «Тройки» Сталину и получение ею указаний от него.
17 февраля Сталин принимал индийского посла Менона, после чего в сталинском кабинете вновь на 15 минут собралась «Тройка».
Общение же с другими членами высшего руководства было ограничено до минимума.
Ёщё прошлой осенью, 10 ноября 1952 года, было решено проводить заседания Президиума ЦК раз в месяц, а заседания Бюро Президиума ЦК – еженедельно по понедельникам.
Начиная с первого заседания Президиума ЦК, состоявшегося 18 октября 1952 года, Сталин вёл и все последующие заседания, кроме заседания Бюро Президиума ЦК 9 января 1953 года, когда обсуждались пропагандистские мероприятия по «делу врачей».
При этом последнее заседание Президиума ЦК пришлось на начало декабря, а в январе и в феврале Президиум ЦК не собирался.
Что же до Бюро Президиума ЦК, то оно последний раз собиралось 26 января, не собравшись в феврале ни разу. Все это напоминало затишье перед бурей, и это затишье не сулило ничего хорошего только Хрущёву – если иметь в виду высшее руководство.
Сложным оказывалось и положение Игнатьева. Он мог предполагать, что доживает, как министр, последние дни. «Огрехов» и даже грехов у Игнатьева накопилось к концу зимы 1953 года немало, и он не мог не вспоминать судьбу своего предшественника, экс-министра ГБ Абакумова, ныне сидящего в узилище у пока министра ГБ Игнатьева. А если Игнатьев был хотя бы косвенно связан с заговором против Сталина, то он тем более должен был чувствовать себя не лучшим образом, и это могло отражаться на его поведении так, что оно выглядело ещё более подозрительным.
На понедельник, 2 марта 1953 года, хотя по «штатному расписанию» это был день заседания Бюро Президиума, было назначено расширенное заседание всего Президиума ЦК, которого все заждались.
Да, 2 марта должно было решиться многое – как в концептуальном отношении, так и в кадровом. Не могли не рассмотреть на Президиуме и ход следствия по «делу врачей» – с принятием принципиальных по нему решений.
И Сталин решил отдохнуть. Вечером 27 февраля он поехал в Большой театр – посмотреть «Лебединое озеро». В правительственной ложе сидел один, в глубине – чтобы его не видели из зала.
Балет Чайковского Сталин любил и смотрел много раз, но в том, что накануне смерти он смотрел именно его, нет символики и скрытого смысла – Сталин смотрел то, что стояло в репертуаре. Я утверждаю это так уверенно потому, что это подтверждается самим фактом сохранения инкогнито Сталина в тот вечер. Если бы он, допустим, заранее попросил поставить на определённый вечер определённый спектакль, то при любой маскировке его личной в том заинтересованности вряд ли удалось бы полностью скрыть от любопытных факт предстоящего посещения Сталиным Большого театра. Однако все совпало удачно – Сталину надо было наедине с самим собой расслабиться и отдохнуть перед утомительным, эмоционально непростым и длительным заседанием 2 марта, и тут кстати был любимый балет с любимой музыкой.
А в субботу, 28 февраля, Сталин пригласил к себе на «ближнюю дачу» членов «Тройки», то есть Берию, Маленкова и Булганина, и…
И – Хрущёва.
В своих воспоминаниях, упоминая о которых мне каждый раз хочется взять оба слова – и «свои», и «воспоминания» – в кавычки, Хрущёв писал:
«…Он пригласил туда (в кремлёвский кабинет. –
Жорес Медведев, приводя эти строки Хрущёва, пишет, что этот ужин, «который выглядел для Хрущёва как неожиданный, был, естественно, подготовлен…»
Пожалуй, Ж. Медведев и не догадывается,
Если бы дело было в желании расслабиться, компания у Сталина была бы наверняка другой – ни один из четырёх приглашенных Сталиным на ужин 28 февраля не входил в его
