Она чувствовала на себе внимательный взгляд Бразерхуда. «Вынуждает меня говорить, — подумала она. — Хочет услышать, как дрогнет мой голос».
— Какой помощи?
— Помощи в работе.
— Поясни.
— Он не мог посвящать меня в суть того, чем занимается, мог лишь время от времени намекнуть на характер этой работы или когда именно он ее выполняет.
— Он так и говорил?
— Я и без его слов понимала.
— Что же ты понимала?
— Что он гордится своей работой! И хочет, чтобы я знала!
— Что знала?
От этого Бразерхуда можно было сойти с ума, даже понимая, что он нарочно выводит ее из себя.
— Знала, что у него есть другая жизнь. Жизнь очень важная. Что он на службе.
— На нашей службе?
— На службе у тебя, Джек. У Управления. А ты про кого подумал? Про американцев, что ли?
— Почему ты вдруг заговорила об американцах? Он питает предубеждение против американцев?
— С чего бы это? Он работал в Вашингтоне.
— Это еще не повод не питать предубеждений. Могло, наоборот, укрепить его в них. А Ледереров в Вашингтоне вы знали?
— Разумеется, знали.
— Но ближе сошлись с ними потом, верно? Я слышал, что с нею вы не разлей вода.
Сейчас он проглядывал записи на те дни, что ей еще предстояли. Завтрашний и послезавтрашний.
— Ты не возражаешь, если я оставлю это себе?
Мэри возражала, и даже очень. Второго ежедневника у нее не было. Как и второй жизни. Она выхватила у него ежедневник и заставила его ждать, пока она перепишет на листок бумаги свое будущее: коктейль у Ледереров… ужин у Динкелей… окончание школьного семестра у Тома… Она дошла до «6.30 вечера П.» и пропустила запись.
— Почему этот ящик пустой? — спросил Бразерхуд.
— Я не знала, что он пустой.
— А что в нем было?
— Старые фотографии. Сувениры. Пустяки всякие.
— С каких пор он опустел?
— Не знаю, Джек. Не знаю! Не мучь меня, хорошо?
— Он клал в чемодан бумаги?
— Я не видела, как он собирает вещи.
— И не слышала, как он внизу складывает чемодан?
— Нет.
Зазвонил телефон. Рука Мэри мгновенно потянулась к телефонной трубке, но Бразерхуд тут же ухватил ее запястье. Не выпуская ее руки, он шагнул к двери и окликнул Гарри, а телефон тем временем все звонил. Был уже четвертый час утра. Кто, черт побери, мог это быть, в четыре часа утра, кроме Магнуса? Мысленно Мэри молилась так громко, что заглушала крики Бразерхуда. Телефон все звал и звал ее, и она была уверена теперь, что нет ничего в ее жизни важнее Магнуса, его и ее семьи.
— Это же может быть Том! — воскликнула она, вырываясь. — Пусти меня, черт тебя дери!
— Но может быть и Ледерер.
Гарри так и скатился вниз. Она успела насчитать всего два звонка, прежде чем он возник в дверях.
— Подключись к звонку, — приказал Бразерхуд громко и четко. Гарри исчез. Бразерхуд выпустил руку Мэри. — А ты, Мэри, говори подольше. Растяни разговор. Ты ведь знаешь, как такие штуки делаются. Вот и делай.
Подняв трубку, она сказала:
— Резиденция Пима.
Никто не ответил. Сильные руки Бразерхуда направляли ее, вели, побуждали говорить. Она услышала металлический щелчок и прикрыла трубку рукой.
— Это может быть условный сигнал, — выдохнула она. И подняла палец, показывая один щелчок. Затем второй. Третий. Да, это сигнал. Они делали так в Берлине — два щелчка значат то-то, а три — то-то. Тайный язык, на котором общается агент и база. Она сделала большие глаза, как бы спрашивая у Бразерхуда, что ей теперь делать. Он покачал головой, показывая, что и сам не знает.
— Говори, — одними губами произнес он.
Мэри глубоко вздохнула.
— Алло! Говорите громче, пожалуйста.
Спасением оказался немецкий.
— Это резиденция советника британского посольства Магнуса Пима. Кто у телефона? Говорите, пожалуйста, вы будете говорить? Мистера Пима сейчас нет. Если хотите что-нибудь передать ему, пожалуйста. Если нет — позвоните попозже. Алло!
«Еще! — знаком приказал Бразерхуд. — Дай мне еще времени». Она повторила свой номер телефона по-немецки, затем по-английски. Линия не была перегружена, и она различала шум — словно от проезжающих машин и другой звук — скрипучий, словно от пластинки, пущенной на неверных оборотах, но щелчков больше не было. Она повторила номер по-английски.
— Говорите громче, пожалуйста. Очень плохо слышно. Алло! Вы меня слышите? Простите, кто говорит?
Больше сдерживаться она не могла. Зажмурившись, она крикнула:
— Магнус! Ради всего святого, где ты?
Но Бразерхуд был начеку. С чуткостью любовника он ощутил приближение такого всплеска и рукой прикрыл микрофон.
— Слишком быстро прервалось, сэр, — посетовал Гарри, заглянув в комнату. — Еще бы хоть минуту.
— Звонок международный? — спросил Бразерхуд.
— Может, международный, а может, и из соседнего дома, сэр.
— Что за невыдержанность, Мэри! Больше так не делай. Мы же в одной упряжке, и я старший.
— Его похитили, — сказала она. — Я знаю, знаю!
И все застыло: она сама, взгляд его светлых глаз, даже стоявший в дверях Гарри.
— Ну что ж, — наконец выговорил Бразерхуд. — Если тебе от этого легче… Похитили? А почему ты так считаешь? Похищение, это ведь уж хуже некуда, правда?
Стараясь не отводить глаз под его взглядом, Мэри вспоминала прошлое. Она увидела себя школьницей-выпускницей, уже перед концом последнего семестра, сидящей напротив инспектрисы. Рядом с инспектрисой сидит еще кто-то — строгая дама из Лондона.
— Эта леди набирает новых служащих в Министерство иностранных дел, дорогая, — говорит инспектриса.
— В особый отдел, — уточняет строгая дама.
— Леди очень понравилось, как ты рисуешь, — говорит инспектриса. — Она, как и все мы, под сильным впечатлением от твоих рисунков. Она хочет знать, не разрешишь ли ты взять папку с ними в Лондон на день-другой, показать их еще кое-кому.
— Это нужно для твоей родины, — говорит строгая дама, зная, что обращается с этими словами к отпрыску патриотически настроенного семейства.
Ей вспомнилось, как их тренировали в Восточной Англии, вспомнились девушки, ее ровесницы — их класс. Вспомнились увлекательные уроки: изготовление копий и офортов, изучение красок, различных
