сортов бумаги, картона, холстов и ниток. Как учили их делать водяные знаки, видоизменять их, резать резиновые печати, «старить» бумагу или, наоборот, подновлять ее. Она попыталась вновь пережить тот момент, когда поняла, что ее учат подделывать документы для британских разведывательных служб. И она увидела себя перед Джеком Бразерхудом в его чердачной каморке в Берлине в двух шагах от Стены. Джек- Бульдозер, Джек-Король, Джек-Негр и еще тысячи других Джеков, в которых он умел превращаться. Джек — руководитель берлинской резидентуры, предпочитающий лично знакомиться с новобранцами, особенно если новобранцами были хорошенькие двадцатилетние девушки. Ей вспомнился взгляд его очень светлых глаз, медленно смеривший ее с ног до головы, как бы взвесивший ее на весах сексуальности. Ах, какую ненависть вызвал он в ней тогда! — не меньшую, чем сейчас, когда он ворошит ее письма в папке, вытащенной из ящика письменного стола.
— Ты, должно быть, понял, что половина этих писем — это письма Тома из школы, — сказала она.
— Почему он не пишет вам обоим?
— Он пишет нам обоим, Джек. Том переписывается со мной отдельно, а с Магнусом отдельно.
— Сегментарное взаимопонимание, — сказал Бразерхуд, прибегая к профессиональному жаргону, которому сам обучал ее в Берлине.
Он поднес огонек к очередной своей толстой желтой сигарете и фатовски поглядел на нее сквозь пламя.
«Все они позеры, — подумала она. — Магнус с Грантом — не исключение».
— Ты ведешь себя нелепо, — заметила она раздраженно.
— Нелепа сама ситуация, а с минуты на минуту прибудет Найджел, чем усугубит нелепость. Что же послужило причиной? — Он открыл еще один ящик.
— Причина — в отце. Если уж говорить о ситуации.
— Чей это фотоаппарат?
— Тома. Но мы все им пользуемся.
— В доме есть другие аппараты?
— Нет. Когда Магнусу нужен аппарат, он берет его в посольстве.
— И сейчас такой аппарат есть поблизости?
— Нет.
— Может быть, причина в отце, а может, быть в чем-то другом. Может быть, в супружеской размолвке, о которой мне неизвестно.
Он изучал устройство аппарата, вертел его в своих больших руках, словно речь шла о покупке.
— У нас не бывает размолвок, — сказала она.
Он поднял на нее проницательный взгляд.
— Как это вы ухитряетесь?
— Он не дает поводов ссориться.
— Зато ты даешь. Ведь ты настоящий дьявол, когда разойдешься.
— Теперь уже нет.
— Ты незнакома с его отцом, верно? — сказал Бразерхуд, прокручивая пленку в фотоаппарате. — Помнится, была в их отношениях какая-то загвоздка.
— Они разошлись.
— Ах да.
— Без всяких драм. Просто отдалились друг от друга. Уж такая это семья.
— Какая?
— Где каждый сам по себе. Они люди деловые. Магнус говорил, что он позволил родственникам влезть в его первую женитьбу и что одного раза вполне достаточно. Мы этой темы почти не касались.
— И с Томом не касались?
— Том — ребенок.
— Том — последний, с кем виделся Магнус перед своим исчезновением, не считая швейцара в клубе.
— Так арестуй его, — резко парировала Мэри.
Кинув пленку в свой пакет, Бразерхуд занялся маленьким транзистором Магнуса.
— Это ведь нового образца, с короткими волнами, да?
— Наверное.
— Он брал его с собой, когда уезжал, правда?
— Брал.
— И слушал регулярно?
— Если он, как ты однажды сказал, даже до Чехословакии добирался в одиночестве, было бы просто странно, если б он даже радио не пользовался.
Бразерхуд включил транзистор. Мужской голос по-чешски читал последние известия. Невидящими глазами Бразерхуд уставился в стену напротив и замер так на несколько минут, которые показались Мэри часами. Затем он выключил транзистор и опустил его в пакет. Он покосился в сторону незанавешенного окна, но заговорил лишь после некоторой паузы.
— Тебе не кажется, что в окнах у нас слишком много света для такого времени суток, а, Мэри? — рассеянно произнес он. — Мы подаем повод соседям посудачить, разве не так?
— Им известно, что умер Рик. И что для нас все перевернулось.
— Не очень-то рассчитывай на это.
«Я ненавижу его. И всегда ненавидела. Даже когда он соблазнил меня и провел по всем кругам блаженства, а я плакала и благодарила его — все равно я его ненавидела!»
— Расскажи мне о той ночи, — говорил он. Он спрашивал про ту ночь, когда им сообщили о смерти Рика.
Она рассказала ему все в точности так, как прорепетировала.
Он обнаружил встроенный шкаф и занялся теперь выношенным пальто из верблюжьей шерсти, висевшим между курткой Тома и дубленкой Мэри. Он рылся в карманах пальто. Сверху доносился равномерный, размеренный шум. Он вытащил из кармана грязный носовой платок и полтюбика мятных конфет.
— Ты меня дразнишь, — сказал он.
— Пусть так — дразню.
— Два часа в такой снег в легких туфлях? Поздно ночью? Братец Найджел решит, что я сочиняю. Да что он делал в них?
— Шел.
— Куда, дорогая?
— Он мне не докладывал.
— А ты спрашивала?
— Нет, не спрашивала.
— Тогда откуда ты знаешь, что он не взял такси?
— У него не было денег. Бумажник и кошелек для мелочи остались наверху в гардеробной — вместе с его ключами.
Бразерхуд водворил на место платок и мятные конфеты. А в карманах у него денег совсем не было?
— Нет.
— Почему ты так уверена в этом?
— В таких вещах он очень аккуратен.
— Может быть, заплатили те, к кому он ехал?
— Нет.
— Может быть, кто-нибудь подвез его?
— Нет.
— Почему нет?
