На этом старике был цветастый шелковый халат с оборками, на пальце — золотое кольцо, а на голове — бархатный берет наподобие тех, что во времена пудреных париков обычно носили богачи. В руке с кольцом, обхваченной гофрированной манжетой, ужасный старик держал веревочную петлю.
Две эти фигуры пересекли комнату по диагонали, пройдя от чуланной двери в дальнем конце комнаты, слева от окна, мимо изножья кровати к ведущей в коридор двери, справа, недалеко от изголовья.
Мой собеседник не стал описывать, что он почувствовал, когда эти фигуры прошли так близко от него, отметив лишь, что не только не станет больше спать в этой комнате, но что никакие сокровища мира не заставят его снова войти в эту комнату в одиночку, даже при свете дня. Утром он обнаружил, что обе двери — и та, что ведет в чулан, и другая, ведущая в коридор, — крепко заперты, какими он и оставил их перед тем, как лечь спать.
Отвечая на мой вопрос, он заявил, что якобы ни один из них не ощутил его присутствия. Они отнюдь не скользили, а ходили, как это делают живые люди, хотя совершенно бесшумно, и он почувствовал, как задрожал пол, когда они прошли по комнате. Я не стал больше задавать вопросов, поскольку мой собеседник явно страдал, говоря о своих видениях.
Однако в его описании были некоторые странные и настолько удивительные совпадения, что они побудили меня в тот же день отправить одному старинному приятелю, жившему тогда в отдаленном уголке Англии, письменный запрос о сведениях, которые, как я знал, он мог мне предоставить. Сам он не раз обращал мое внимание на тот старый дом и рассказывал мне, хотя и очень коротко, странную историю, которую я просил его теперь изложить более подробно.
Ответ приятеля удовлетворил меня, и следующие страницы передают его содержание.
В твоем послании (писал он) высказано желание узнать некоторые подробно ста о последних годах жизни мистера Харботтла, одного из судей гражданского суда{129}. Ты, конечно, имеешь в виду те необычные происшествия, которые надолго сделали этот период его жизни темой для «зимних сказок»{130} и метафизических спекуляций. Что касается этих загадочных подробностей, то мне довелось узнать о них, быть может, больше, чем кому бы то ни было из живущих ныне.
В последний раз я осмотрел старый фамильный особняк больше тридцати лет назад, когда вновь посетил Лондон. За годы, которые прошли с тех пор, перестройка, с ее предварительными разрушениями, как я слышал, чудесным образом изменила район Вестминстера, в котором он находился. Будь я вполне уверен, что этот дом снесен, я легко назвал бы улицу, на которой он стоял. Однако то, что я должен сказать, похоже, не повысит его доходности, и, поскольку я боюсь навлечь на себя неприятности, предпочитаю хранить молчание по этому поводу.
Я не могу сказать, сколько лет было дому. Люди говорили, что он построен Роджером Харботтлом, турецким купцом, в правление короля Якова I{131}. Я не слишком разбираюсь в таких вопросах, но поскольку я побывал в доме, пусть заброшенном и безлюдном, то могу в общих чертах рассказать, как он выглядел. Сложенный из темно-красного кирпича, с дверью и окнами, облицованными пожелтевшим от времени камнем, он отступал на несколько футов вглубь от линии, образованной другими домами улицы. Затейливо-вычурные чугунные перила вдоль широкого крыльца приглашали вас подняться к входной двери, где под цепочкой ламп, среди завитков и переплетенных листьев, были прилажены два огромных огнетушителя, похожих на конические колпаки фей, в которые лакеи в старые времена втыкали свои факелы, высаживая важных людей из портшезов или карет в прихожую или на ступени портала — кого как. В этой прихожей, до потолка облицованной панелями, есть большой камин. Две или три двери с каждой стороны прихожей открываются в комнаты, отделанные в старинном, пышном стиле. Окна в них высокие, с множеством мелких стекол. Пройдя под аркой в глубине прихожей, вы ступаете на широкую массивную лестницу-«колодец». Есть там и черный ход. Здание внушительное и недостаточно освещенное, во всяком случае для своих масштабов, по сравнению с современными домами. Задолго до того дня, когда я его осматривал, оно считалось непригодным для жилья и, кроме того, имело мрачную репутацию дома с привидениями. Нити паутины вились от потолка и заполоняли углы карнизов. Повсюду лежал толстый слой пыли.
Впервые я посетил этот дом в 1808 году, еще мальчиком, вместе с моим отцом. Мне было около двенадцати лет, а это очень впечатлительный возраст. С благоговейным трепетом смотрел я по сторонам. Я был здесь, в самом центре той сцены, где разыгрались ужасные события, рассказы о которых я с замиранием сердца слушал у родного очага.
Мой отец был старым холостяком лет под шестьдесят, когда женился. Будучи ребенком, он по меньшей мере раз двенадцать видел судью Харботтла председательствующим в мантии и парике — до его смерти, которая последовала в 1748 году. Внешность судьи неприятно поразила не только воображение отца, она подействовала ему на нервы.
Судье в то время было лет шестьдесят семь. Он имел огромное лицо багрового цвета, большой прыщавый нос, свирепые глаза и грубый жесткий рот. Мой отец, который в то время был юн, считал, что это самое впечатляющее лицо, какое он когда-либо видел. Само строение, лепка лба свидетельствовали о силе ума. Голос, громкий и резкий, придавал сарказму — обычному его оружию в ходе судебного заседания — еще бо?льшую силу.
Этот старый джентльмен считался едва ли не самым большим негодяем в Англии. Даже во время суда он постоянно выказывал свое презрение к чьим бы то ни было суждениям. Говорили, что судебные дела он решал по своему усмотрению, вопреки защитникам, обвинителям, властям и даже присяжным, с помощью своеобразного сочетания лести, принуждения и мистификаций, что так или иначе сбивало с толку и ломало сопротивление. Сам он, как ни странно, не совершал ничего предосудительного: для этого он был слишком хитрым. Тем не менее он имел репутацию опасного и недобросовестного судьи, но репутация эта ничуть его не трогала. Как, впрочем, и тех приятелей, с которыми он делил часы досуга.
Глава II
Как-то вечером, во время судебной сессии 1746 года, этот старый судья отправился в своем экипаже в палату лордов, чтобы дождаться в одной из ее комнат результатов голосования, в которых были заинтересованы и он, и вся судейская коллегия.
Голосование закончилось, и судья совсем уж было собрался отправиться в экипаже к своему дому, который был поблизости, но ночь была такой теплой и сухой, что он изменил свое решение, предпочтя пешую прогулку. Высадившись с двумя лакеями — у каждого в руке было по факелу, — он отправил экипаж пустым. Страдающий подагрой судья шел весьма осторожно, не спеша. Ему потребовалось изрядное время, чтобы преодолеть две-три улицы на пути к своему дому.
На одной из этих узких улиц, состоящих из высоких домов, совершенно безмолвных в этот час, он постепенно догнал какого-то старого, одинокого джентльмена.
На нем было зеленое, бутылочного цвета пальто с капюшоном и большими керамическими пуговицами, широкополая шляпа с низкой тульей, из-под которой выбивались напудренные локоны большого парика. Сильно сутулясь и приволакивая подгибающиеся ноги, старик болезненно ковылял, опираясь на клюку. Когда судья поравнялся с ним, к его тучной фигуре вдруг потянулась немощная рука незнакомца.
— Прошу прощения, сэр, — произнес он дребезжащим голосом.
Мистер Харботтл заметил, что мужчина одет был совсем не бедно и что манеры его отличались благородством.
Судья остановился и резким, властным тоном осведомился:
— Итак, сэр, чем могу вам служить?
— Не подскажете, как пройти к дому судьи Харботтла? У меня сведения чрезвычайной важности, которые я должен ему сообщить.
