— Вы можете сообщить их при свидетелях? — спросил Харботтл.
— Ни в коем случае, это только для его ушей, — дрожащим голосом, но убежденно заявил старик.
— Если это так, сэр, вам придется всего лишь пройти со мной несколько шагов, чтобы дойти до моего дома и поговорить частным образом, поскольку судья Харботтл — это я.
Немощный джентльмен в белом парике весьма охотно согласился на это приглашение и через минуту стоял в приемном кабинете, как это тогда называлось, в доме судьи Харботтла, tete-a-tete с этим расчетливым и опасным чиновником.
Ему пришлось присесть, поскольку он совсем выбился из сил и какое-то время не мог говорить, затем у него начался приступ кашля, после которого он стал задыхаться. Так прошло две или три минуты, в течение которых судья сбросил на кресло свой короткий плащ и треуголку.
Почтенный пешеход в белом парике вскоре смог заговорить. Некоторое время они беседовали за закрытыми дверьми.
В доме были гости. Их смех, голоса мужчин, а затем и женский голос, поющий под клавесин, слышны были в приемной за лестницей: в ту ночь старый судья Харботтл устроил одно из своих сомнительных развлечений, от которых у людей из порядочного общества волосы встали бы дыбом.
Этот старый джентльмен в напудренном белом парике, который ниспадал и покоился на его сутулых плечах, должно быть, сказал нечто очень сильно заинтересовавшее судью, поскольку тот вряд ли так просто пожертвовал бы десятью минутами с лишком ради переговоров, отрывавших его от знатной пирушки, доставлявшей ему высшее наслаждение, на которой он был предводителем, признанным королем.
Лакей, который проводил пожилого джентльмена, заметил, что багровое лицо судьи и все прыщи на нем потускнели до желтизны и что в его поведении сквозила обеспокоенность, когда он пожелал незнакомцу спокойной ночи. Слуга понял, что беседа была серьезная и важная и что судья напуган.
Вместо того чтобы отдаться скандально-бурному веселью, быстро поднявшись наверх к вульгарной богохульствующей компании и огромному китайскому кубку с пуншем — точно из такого же бывший епископ Лондона, душа-человек, крестил когда-то деда судьи{132}, а теперь он, весь увешанный завитками лимонных корочек, так и звенел краями, задеваемый серебряными половниками, — вместо того, повторяю, чтобы проковылять наверх по большой лестнице в свою пещеру, полную чар Цирцеи{133}, он стоял, уткнувшись своим большим носом в оконное стекло, следя за продвижением ничтожного старика, который цепко хватался за чугунные перила, спускаясь к тротуару осторожными шажками.
Не прошло и минуты, как закрылась входная дверь, а старый судья уж был в прихожей и лихорадочно выкрикивал распоряжения, подхлестывая слуг такими терпкими ругательствами, какие в наши дни позволяют себе разве что старые полковники в минуты возбуждения, притопывая порой своей ножищей и тряся в воздухе крепко сжатым кулаком. Он велел лакею перехватить старика в белом парике и предложить ему в качестве защиты свое сопровождение вплоть до дома, и ни в коем случае не возвращаться, не разузнав, где тот остановился и кто он такой.
— Кроме того, братец, если ты подведешь меня в этом деле, то сегодня же вечером отдашь мне свою ливрею!
Верный лакей выскочил наружу и, стуча тяжелой тростью, слетел вниз по ступеням и окинул взглядом оба конца улицы в поисках так легко узнаваемой одинокой фигуры.
Что с ним было дальше, я пока не буду тебе рассказывать.
В комнате с помпезными панелями, где судье пришлось побеседовать со стариком, последний рассказал ему очень странную историю. Возможно, он был заговорщиком, быть может, сумасшедшим, но могло быть и так, что он говорил без обиняков и правдиво.
Оставшись с мистером судьей Харботтлом наедине, старый джентльмен разволновался. Он сказал:
— Возможно, вы не слыхали, милорд, но в тюрьме Шрусбери{134} есть некий узник по имени Льюис Пайнвэк, бакалейщик, обвиненный в подделке векселя на сто двадцать фунтов стерлингов.
— Вот как? — удивился судья, отлично зная, о ком идет речь.
— Да, милорд, — сказал старик.
— В таком случае вам лучше не говорить ничего такого, что могло бы повлиять на это дело. Если скажете, я, между прочим, посажу вас, поскольку им занимаюсь именно я! — сказал судья зловещим тоном. Вид у него был угрожающим.
— Я не собираюсь делать ничего подобного, милорд; я ничего не знаю о нем и о его деле и знать не хочу. Но мне стало известно некое обстоятельство, которое вам следует хорошенько обдумать.
— И что это за обстоятельство? — поинтересовался судья. — Сэр, я спешу и прошу вас поторопиться.
— Мне стало известно, милорд, что создается тайный трибунал, целью которого является учет поведения судей, и прежде всего
— И кто же заговорщики? — требовательно спросил судья.
— Я не знаю еще ни единого имени. Но я знаю сам факт, милорд, и это совершенно достоверно.
— Вы, сэр, предстанете перед Тайным советом{135}, — заявил судья.
— Как раз этого я и хочу больше всего, милорд, но только не в ближайшие два дня.
— А что так?
— Как я сообщил вашей светлости, у меня нет еще ни одного имени, но через два или три дня я жду список с главными заговорщиками, а также другие документы, связанные с заговором.
— Вы только что говорили о двух днях.
— Примерно так, милорд.
— Это заговор якобитов?{136}
— По главной сути, я думаю, да, милорд.
— Что ж, в таком случае он политический, а я не занимаюсь и не хочу заниматься государственными преступниками. Следовательно, это меня не касается.
— Насколько я могу судить, милорд, среди них есть те, кто желает лично рассчитаться с некоторыми судьями.
— Как они называют свою группу?
— Высший апелляционный суд, милорд.
— Кто вы, сэр? Ваше имя?
— Хью Питерс, милорд.
— Должно быть, это имя вига?{137}
— Так и есть, милорд.
— Где вы обитаете, мистер Питерс?
— На улице Темзы, милорд, напротив вывески «Три короля», через дорогу от нее.
— «Три короля»? Берегитесь, чтобы одного из них для вас не стало бы многовато, мистер Питерс! Как дошли вы, благородный виг, до посвящения в якобитский заговор? Ответьте мне на это.
— Милорд, человека, в котором я принимаю участие, заманили туда, и он, напугавшись неожиданным коварством их планов, решился сообщить о них властям.
— Его решение мудрое, сэр. Что он сообщает о лицах? Кто участвует в заговоре? Он их знает?
— Только двоих, милорд, но через пару дней его представят в клубе и тогда у него будет список и более точные сведения об их планах и, сверх того, об их клятвах, месте и времени собраний. Со всем этим он хочет познакомиться, прежде чем у них появятся какие-либо подозрения о его намерениях. И, получив эти сведения, к кому, по-вашему, милорд, скорее всего он отправится?
— Прямиком к королевскому министру юстиции. Но вы, сэр, говорите, что это касается, в частности, меня? Как насчет этого узника, Льюиса Пайнвэка? Он — один из них?
— Не могу сказать, милорд, но в силу некоторых причин думается, что вашей светлости не следует им заниматься. Так как есть опасения, что это сократит ваши дни.
— Насколько я понимаю, мистер Питерс, это дело весьма сильно попахивает кровью и
