— Довольно, мадам, — произнес старческий голос с неожиданной суровостью. — Я полагаю, необязательно развлекать вашим пением конюхов и лакеев во дворе.
Графиня весело рассмеялась.
— Ах, вы желаете ссориться, мадам! — И окно захлопнулось: его, скорее всего, закрыл старик; во всяком случае, рама опустилась с таким грохотом, что стекло не разбилось, наверное, чудом.
Среди всех тонких перегородок стекло, бесспорно, самая надежная преграда для звука; более я не услышал ничего.
Но какой восхитительный голос! Как он стихал, нарастал, переливался! Ее пение тронуло — нет! — оно по-настоящему взволновало меня. И я был возмущен, что какой-то старый брюзга может зашикать истинную Филомелу{154}. «Увы! Жизнь сложна и сурова, — глубокомысленно заключил я. — Прекрасная графиня, с кротостью ангела, красотою Венеры и достоинствами всех муз, вместе взятых, — не более чем невольница. Но она прекрасно знает, кто поселился над нею, и слышала, как я открывал окно! Не так уж трудно догадаться, для кого предназначалось пение; о да, почтенный муж, вы тоже догадываетесь, кого она порывалась „развлекать“!»
В самом приподнятом расположении духа я вышел из комнаты и, спустившись по лестнице, замедлил шаг возле двери графа. Вдруг появится прекрасная певунья? Я намеренно уронил трость и подымал ее сколь возможно долго. На сей раз, однако, удача мне не улыбнулась, и я отправился в общую залу. В самом деле, не возиться же весь вечер с тростью у заветной двери.
Часы внизу показывали, что до ужина еще пятнадцать минут.
Когда все путешественники терпят неудобства и лишения, когда во всех гостиницах царит беспорядок — приходится иной раз идти на уступки, каких не допустишь в обычных обстоятельствах. Вдруг сегодня, в виде исключения, граф и графиня решатся ужинать за общим столом, в самом что ни на есть пестром обществе?
Глава IV
Теша себя радужными надеждами, я не спеша вышел на каменное крыльцо «Прекрасной звезды». Стемнело, взошла луна, все кругом было залито ее волшебным светом. Намечающийся роман увлекал меня все больше, и лунный свет добавлял поэтичности к моим и без того возвышенным чувствам. Какая воистину драматическая коллизия: графиня доводится старику дочерью! И к тому же влюблена в меня! Или нет! Пускай она — его жена. О, в какой восхитительной трагедии уготована мне главная роль!..
Мои столь приятные размышления прервал высокий элегантный господин лет пятидесяти. Во всем его облике и поведении было столько изящества, утонченности и какой-то значительности, что всякий без труда признал бы в нем человека самого высшего круга.
Он, как и я, стоял на крыльце, любуясь улочкою и окрестными домами, преобразившимися под луною. Заговорил он весьма вежливо, с непринужденностью и одновременно снисходительностью французского аристократа старой школы. Он спросил, не я ли мистер Беккет. Я отвечал утвердительно, и он тут же представился маркизом д’Армонвилем (это он произнес, понизив голос) и попросил позволения вручить мне письмо от лорда Р.
Надобно вам сказать, что лорд Р. был когда-то знаком с моим отцом и мне также оказал однажды незначительную услугу; сей английский пэр был весьма заметной фигурой в политическом мире — многие прочили его на почетное место английского посланника в Париже.
Я с поклоном принял письмо и прочитал следующее:
«Дорогой Беккет!
Имею честь представить Вам моего большого друга, маркиза д’Армонвиля; он пояснит Вам, какие именно услуги Вы можете и, надеюсь, не откажетесь оказать сейчас ему и всем нам».
Ниже автор письма рекомендовал маркиза как человека, чье большое состояние, тесные связи со старейшими домами Франции и заслуженное влияние при дворе делают своего обладателя наиболее подходящим лицом для выполнения тех дружеских поручений, которые, по обоюдному согласию его повелителя и нашего правительства, он любезно взялся исполнить.
Продолжение письма совершенно меня озадачило:
«Кстати, вчера у меня был Уолтон и сообщил, что на Ваше место в парламенте, по-видимому, готовятся нападки; он говорит, что в Домвелле, несомненно, что-то затевается. Вы знаете, с каким предубеждением я отношусь к любому вмешательству в чужие дела. Однако на этот раз, рискуя показаться навязчивым, я все же посоветовал бы Вам привлечь на помощь Хакстона, а самому незамедлительно явиться в парламент. Боюсь, что это серьезно. К сему я должен добавить, что маркиз (с согласия наших общих друзей и по причинам, кои станут Вам понятны после пятиминутной беседы с ним) временно, на несколько недель, оставляет свой титул и именуется в настоящий момент просто господином Дроквилем.
Далее писать не могу, так как должен сейчас отправляться в город.
Я был обескуражен. Я не мог припомнить ни одного Хакстона и ни одного Уолтона, не считая моего шляпника; да и похвастать сколько-нибудь близким знакомством с лордом Р. я никак не мог: пэр же явно писал близкому другу! Я взглянул на оборотную сторону письма, и загадка тут же разрешилась. Там, к моему смущению, — поскольку меня зовут, вне всякого сомнения, Ричард Беккет — я прочитал:
Оцепенело глядел я на маркиза.
— Месье мар… месье Дроквиль! Я должен принести вам мои глубочайшие извинения. Верно, меня зовут Беккет; и верно также, что я немного знаком с лордом Р., но дело в том, что письмо это предназначено не мне. Я Ричард Беккет, а это — мистеру Стэнхопу Беккету, члену парламента от Шиллингсуорта. Право, я даже не знаю, что сказать… Могу лишь дать слово чести, что сохраню содержание этого письма в строжайшей тайне, как если бы я не открывал его вовсе. Уверяю вас, я сам раздосадован и потрясен злополучной ошибкою!
Смею предположить, что вид мой не оставлял сомнений в моей чистосердечности; во всяком случае, лицо маркиза, сперва помрачневшее, вскоре прояснилось, и он с улыбкою протянул мне руку.
— Я нисколько не сомневаюсь, что вы, месье Беккет, сохраните эту маленькую тайну. И коль скоро ошибке суждено было случиться, я благодарю судьбу за то, что она столкнула меня с человеком порядочным. Вы позволите, месье Беккет, отнести вас к числу моих друзей?
Я заверил маркиза, что почту за честь с ним подружиться. Он продолжал:
— Пятнадцатого августа в моем клеронвильском доме, в Нормандии, должно собраться множество друзей, с которыми, полагаю, вам небезынтересно было бы свести знакомство. Я буду счастлив, если уговорю вас приехать.
Я, разумеется, сердечно поблагодарил маркиза за гостеприимство.
— В настоящее время, — продолжал он, — я, по понятным причинам, не могу принимать друзей в Париже. Надеюсь, однако, что вы любезно сообщите мне адрес вашей гостиницы; тогда вы убедитесь, что и в отсутствие маркиза д’Армонвиля месье Дроквиль не забудет вас и, возможно, окажется чем-нибудь
