валялась блузка, свитерок и брючки подруги, превращенные в лохмотья крепкими 'ликвидаторскими' руками.
Скрывая ненужное, обижающее ни в чем не виновную девушку, раздражение и собственные мысли обо всяких чистоплюйках и целках-невидимках, матерно ругаясь про себя, Анька кое-как, непослушными руками, помогла подруге одеться, и сама завернулась в куртку и юбчонку, когда дежурный вторично прикрикнул: 'А ну, вон, стервы! Слышите — сапоги стучат? Сейчас повторение вам устроят'. Дежурному было наплевать, что устроит пребывающая смена с уже употребленными разок девками, но вот наличие их в комнате отдыха вряд ли понравится офицеру, по инструкции сопровождающему свою группу до места отдыха, и офицерское недовольство выльется-таки как раз на него, дежурного по блоку.
Невольную подругу пришлось буквально тащить за собой по гулкому пустому пока коридору в сторону, откуда доносился неясный приглушенный шум собранных вместе десятков тысяч человек. А подругу еще и шатало из стороны в сторону, да она старательно расставляла пошире ноги и пьяно мотала головой, находясь в полубессознательном состоянии.
На их появление обратили внимание только близкие, те, кто стоял и сидел рядом с их местами в загоне. Пострадавшая подруга, в знакомом месте окончательно пришедшая в себя, тут же принялась тихо рыдать на груди своего мальчика, пытаясь объяснить ему, что она 'ну, ни в чем, ни в чем невиновата…', а он старательно гладил ее по голове и утешал какими-то глупыми фразами, что все будет хорошо, стоит только немного, ну, совсем немного потерпеть…
Приятели Аньки повели себя спокойнее, хотя тоже заботливо организовали кружок, а Саня тут же сел, позволяя опуститься на землю Аньке, прислониться к его спине и расслабиться.
— Чё там было-то? — шепотом спросил братишка, поворачивая голову к уху Аньки.
— Догадайся с трех раз, — грубо ответила она.
— Ну, не дуйся на меня, — попросил Саня, — тошно тебе сейчас? ну, обругай меня, хочешь — по шее врежь…
— Да ладно, — миролюбиво сказала Анька, понимая, что брат по-своему пытается ее утешить. — Ничего там так было, думала, что хуже будет, а так — всего-то с десяток солдат… Да еще и в резинках, ты представляешь, Сань, видно, презики им в пайке выдают…
— Гы-гы, — захрюкал смехом от неожиданного вывода Аньки брат.
— Не бери в голову, — больше самой себе сказала Анька, понимая, что если отнестись к происшедшему серьезно, то можно свихнуться, — меня иногда похлеще наклоняли, когда втроем и сразу, а тут — просто в очередь. Плохо, что силком, без охоты, да еще и привязали там, что б не дергалась, руки- ноги затекли…
Присевший рядом с Анькой на корточки Варлам прихватил ее руку, уложил к себе на колени и принялся крепко, но ласково разминать мышцы. Почему-то именно эта, такая ненужная, но трогательная забота, умилила Аньку чуть ли не до слез. И это умиление оказалось таким неожиданно чуждым, неподходящим к месту и случаю, что Анька не нашла ничего лучше, как вырвать руку из крепких пальцев Варлама. Глотнув вдруг образовавшийся в горле ком, она строго посмотрела в глаза парня и сказала:
— Не делай так больше никогда… Не смей меня жалеть!
Варлам убрал руки за спину и недоуменно пожал плечами. Он, конечно, хотел, как лучше, но Аньку трудно понять, особенно, когда она взбудоражена, нервничает и ищет для себя точку равновесия.
— Линять нам отсюда надо, — сказала Анька, — плохо будет тем, кто останется, если они уже сейчас такое творят.
— И как отсюда уйди? — кисло спросил Саня. — Попроситься у часовых, что б наружу пописать выпустили?
— Просто так не уйдешь, — согласилась Анька, — но вот думать об этом надо… постоянно…
Ее еще пару раз забирали из клетки для утех солдат, и она шла, внешне равнодушная, спокойная и расслабленная, хоть и было противно Аньке это массовое, бестолковое тыканье в нее членами. Но 'ликвидаторы' оставались довольными тем, что девушка не сопротивляется, а даже, кажется, пытается иной раз послушно изобразить удовольствие в ответ на их требования. Конечно, это было не всем по вкусу, кому-то нравилось именно насиловать сопротивляющихся, но бесконечность человеческих вкусов сыграла на руку Аньке. А она не просто ходила из клетки в комнату отдыха 'ликвидаторов', иной раз задерживаясь в коридоре по десятку минут, пока кто-то не замечал её, но — привыкшие к равнодушному послушанию с Анькиной стороны, 'ликвидаторы' просто выгоняли её обратно в клетку, не задумываясь над тем, что же девушка делала, пока никого не было рядом…
И она сыграла на извечном человеческом любопытстве, заставляющем терять инстинкт самосохранения, а не только элементарную осторожность и бдительность. И стоило только намекнуть в кратком разговоре одному из старших 'ликвидаторов', что длинноволосый, женственный, большеглазый мальчик, с которым она постоянно обнимается там, в клетке, не совсем, вообщем-то и мальчик, а даже, скорее наоборот, и девочка и мальчик сразу, но только новость эта не для всех, иначе начальство тут же наложит лапу на такую экзотику… но вот если старший сделает так, что бы никто не узнал, тогда вполне можно… и лучше всего, когда его же приятелей-'ликвидаторов' будет вокруг поменьше, ведь тогда точно шила в мешке не утаишь…
…Как только за ними захлопнулась дверь, Анька потащила братишку по коридору в направлении противоположном тому, где их ждал любитель экзотики, распаленный рассказом Аньки о тайных достоинствах её названного брата.
— Ты куда? — невольно спросил Саня, ускоряясь вслед за сестренкой.
— Пошли, надо успеть, пока здесь никого, — сумбурно пояснила Анька.
— А как же ребята? — поинтересовался Саня.
— Какие тебе сейчас ребята, — резко отозвалась Анька, — самим бы уцелеть, а он про кого-то еще думает, вот выберемся, тогда…
Анька в своем эгоистическом рационализме, как всегда, была права, но Саньке все-таки неудобно было вот так просто взять и бросить в клетке своих приятелей, с которыми вместе прожили в одной квартире почти четыре месяца, правда, с Варламом меньше, но сути дела это не меняло. 'Ну, ведь не могла Анька всех сразу с собой увести, хорошо хоть меня позволили, да еще неизвестно — зачем, а здесь, сейчас, самое опасное будет, — подумал Санька, оправдывая себя в собственных глазах. — Тут и пристрелить могут, если попадемся под горячую руку. А там, все-таки живые, хоть и в клетке…'
Додумывал свои оправдательные мысли Санька уже в узеньком, тесном коридорчике, заваленным непонятным хламом, вроде тумбочек от канцелярских столов, сломанных стульев и пустых картонных коробок из-под соков.
— Давай быстрее, — прошипела Анька, раскидывая пинками картонки и подтаскивая замешкавшегося брата к запыленному странному металлическому люку в полу.
— А что это? — спросил Саня, с усилием подцепляя за скобу тяжеленный люк и, кряхтя, откидывая его в сторону.
При этом в пояснице слабого физически мальчишки будто что-то треснуло от напряжения, и Саня опасливо пощупал себя за задницу.
— Лезь первым, быстрей, быстрей, — подтолкнула его Анька, не собираясь рассуждать стоя прямо тут, над люком, куда выведет их это кривая дорожка.
Сумрачный, пахнущий чем-то влажным и неприятным, темный колодец, казалось, был бесконечным, но — уже секунд через двадцать шустрого перебирания ногами и руками по заржавленным скобам, торчащим из стены, Саня ощутил твердую почву под ногами. Точнее говоря, это была не почва, а заросший чем-то липким и противным бетон подземного коллектора, но и он порадовал мальчишку определенностью. И тут ему на голову свалилась Анька, крепко приложив острым каблучком по уху.
— Ты чего!.. — едва не заорал Саня, но Анька в дополнение приложила ему и хлесткой пощечиной по губам.
Братишка не успел обидеться, потому что Анька тут же принялась толкать его по коллекторной трубе подальше от люка.
Под ногами было скользко, и что-то неприятно хлюпало, кулачки Аньки то и дело шпыняли в спину и разболевшуюся в полусогнутом положении поясницу, но пришлось смириться и старательно уходить как можно дальше от колодца, по которому они спустились в подземелье.
