спокойно. Как будто бы еще все спали и не слышали, как грозные двигателя тяжелых машин, что подъехали к спящему дому, окружили его. Не видели, как с них спрыгнули невытянутые коренастые тени и осторожно и крадучись подошли к калитке, притаились и самая главная тень прошипела:
— Тс-с-с!
Внутри, казалось, тоже было сонно. Тяжелыми ботинками (руки были заняты автоматами), небрежно, Егор постучал в дверь.
Дверь, как всегда отворил Ваха. Все, как всегда…
— Здравствуй, Ваха, — Егор заглянул за спину Вахи, — нам нужны цветы. Есть в городе «точки» продажи цветов?
— Есть, конечно! — нераздумывая сказал Ваха. — В это время, мой друг Егор, — произнес Ваха, — только тюльпаны… кроме тюльпанов, других цветов нет.
— Сойдут и тюльпаны!
Сговорившись на этом, вроде как не до жиру, Ваха подсказал Егору три «адреса», где с большей вероятностью, продавали цветы. Егор, по-восточному, поблагодарил его низким поклоном головы. Иногда Егор так делал, если внимание его привлекала какая-нибудь вещь или деталь чего-либо, и чтобы более внимательно ее рассмотреть, задержать на ней взгляд, Егор благодарил пристальным глубоким поклоном, не отрывая взгляда. В небольшую щель, оставленную неприкрытой дверью, за ними подсматривали, но Егор так и не смог понять кто именно.
— Семья в доме? — спросил Егор.
— Да, Егор, в доме.
— Передай жене: спасибо, за подарок… красивый очень… — пятясь назад, Егор не сводил глаз с двери.
— Хорошо Егор… спасибо… передам.
Проведя разведку по Хмельницкому, разведчики выехали на указанные улицы, по адресам: перекрёсток улиц Грибоедова и Карла Маркса, район улиц Орджоникидзе и Чичерина, Первомайская и Полярников. В указанных домах на этих улицах жили люди, которые, со слов Вахи, занимались разведением цветов. Был, как вариант, ещё центральный рынок. Но появление военных там не приветствовалось, тем более, что в местах оживленных, вероятность потерять жизнь была огромна. Накануне, на центральном рынке, были убиты два омоновца, их застрелили из пистолета в упор. А неделей раньше была обстреляна машина с милиционерами, там же на рынке — один из сотрудников погиб.
У первого адреса, Егор определился с Бондаренко по работе внутри:
— Работаем…
…Колесили уже второй час. Изъездив половину города, Егор так и не нашел по указанным адресам ни цветов, ни тех, кто мало-мальски мог походить на цветоводов.
— Не, ты их рожи видел? Боевичье сплошное… а не цветоводы! — сказал Егор, на выходе из третьего адреса. — Кто эти люди… кто они в действительности?
— Сложно предположить, — сказал Иван. — Может, противники режима федеральных войск? Против России?
— Враги… — заключил Егор.
— Ну почему сразу враги? Может, просто не хотят помогать военным… или бояться… Вдруг кто-нибудь увидит, как они помогают?
— Может и такое… — согласился Егор. — А ты, знаешь, кафе на Кирова? Напротив «бывшего» памятника Дружбы Народов, недалеко от милицейского блокпоста, в одиннадцатиэтажке? На первом этаже? Будем проежать мимо я тебе покажу…
— Столовка, что ли?
— Столовка — не столовка… кафе написано! — пробурчал Егор.
— Ну, и чё там? — спросил Иван.
— Однажды мороженное хотел купить… Так в этом кафе его не продают военным… русским военным. Красивая молодая чеченочка, с трудно скрываемым презрением и ненавистью, в глаза говорит: «В этом кафе, русским военным, мороженное — не отпускаем!»
— Да ты что?! Серьезно?!
— Серьезно…
— Блин, надо взорвать это кафе, к чертовой матери! Ты посмотри, что творят…
— Ты что, сдурел, одиннадцать этажей — люди живут!..
— …что творят, суки, а! — возбудился Иван. — Суки черножопые! Это ж надо так сказать!
— Вот и я, даже не знаю, как это назвать? — сказал Егор. — Какое-то проявление крайнего национализма…
— Твари!
— …или межнациональной розни… или, что-то вроде открытой этнической дискриминации… — продолжал размышлять вслух Егор, не обращая внимания на выпады Ивана в сторону чеченцев.
— Кровь приливает к лицу, когда слышишь такое! И… — не на шутку возбудился Иван, — и хочется убить всех их за это!
— Ладно… ладно, успокойся! Поехали к Вахе, — предложил Егор.
Иван, наконец успокоившись, согласился:
— Поехали.
Ваха сопротивлялся недолго.
— Егор, только вы не толкайтесь рядом с домом, — попросил Ваха. — так вы привлекаете очень много внимания ко мне. А мне этого не очень-то надо… Пойми, пожалуйста!
— Хорошо, Ваха, — согласился Егор. — Я сам против неоправданных рисков.
— Хорошо… — сказал Ваха, удовлетворенно кивнув головой, и уехал на центральный рынок.
— Слушай, Егор, может пока мы будем ждать Ваху, съездием на водозабор, попьем пиво? — спросил Иван.
— А что? Хорошая мысль! — согласился Егор. — Что-то надо делать это время?
Вобла была отсыревшая. Егор отломил рыбе голову, из которой выпала засохшая зеленая муха.
— Смотри чё, а? Как она сюда попала? — возмутился Егор. Минутная тошнота скользнула по воспаленному сознанию, но через минуту, неприязнь отступила.
— Залезла по осени, отложить личинок… обосралась, и сдохла! — ехидно шутил Стеклов.
— Сюрпризом хотела быть… — сухо фантазировал Бондаренко.
Но в это самое время Егор, уже спокойно, без отвращения рвал ее плоское тело, закидывая себе в рот оторванный, ржавый плавник. Увлеченный делом он уже не слушал всякие пошлости:
«Мы, настолько привыкли к тому, что не бывает всё хорошо… — думал Егор. — А если бывает, то только в кино… что едим её, ржавую, пересушенную, тухлую… по инерции полагаемого удовольствия. И даже с радостью… Главное, чтоб она, елась!»
Через полчаса, саперы и разведчики вернулись на Маяковского. Заняв круговую оборону недалеко от Вахиного дома, Егор смотрел на кирпичное строение на другой стороне дороги — одинокий мясной ларёк, в котором никогда не будет свинины (здесь, это «грязное» животное).
Ваху ждали не долго, проявив пунктуальность, он, как настоящий военный, появился на удивление вовремя. Это не могло не радовать. Ко всему прочему, в его руках была охапка тюльпанов… Егор был доволен, цветов оказалось много, даже больше, чем надо. Стеклов и Бондаренко, несмотря на «бодрое» настроение, при виде цветов приуныли. Наверное, у каждого всплыли свои воспоминания, сопровождаемые глубокими эмоциональными переживаниями по этому поводу.
Неуклюже взбираясь на БТР, Егор запнулся, и Стеклов мгновенно протянул ему руки, желая помочь, принять тюльпаны. Но, ревностно прижав их к груди, Егор проигнорировал жест Стеклова, не желая расставаться с упругими цветами… всё-таки, это же он их достал.
Мальчишеское честолюбие — это, пожалуй, особенный эгоизм. Извечное противоборство. Желание быть первым.
Егор уложил охапку цветов между водительским и командирским люками бронемашины. Стеклов
