руками кверху и, шаркая тапками как старик, грузно побрел к кровати.
Сегодня, 23 декабря 2000 год (время 21:35), на моем маршруте (ул. Б. Хмельницкого) — подрыв фугаса и скоротечное боестолкновение. С невидимым врагом! Очень трудно в этом хаосе, а иначе, то, что начинается после подрыва назвать нельзя, — разобрать, что происходит. Боевой порядок — огромен по протяжённости. Как управлять, не понятно? Орать — бессмысленно!
ЭТО УЖЕ ТРЕТИЙ ФУГАС ЗА ПОСЛЕДНИЕ ТРИ ДНЯ!!!
Взрыв произошел между первым и вторым БТР-80. Эквивалент — пара 152 мм артиллерийских мин. Контузило разведчика с группы прикрытия, отбросив его взрывной волной под БТР, словно тряпку. Сапёры не обнаружили! Прошли мимо! Мы ответили огнем, по «высоткам», но враг не всегда видим, а мы до отчаяния глупы. Спасибо, Господу, без потерь.
Крыжевский (начальник штаба), орёт на меня как резаный. Волосы дыбом, ходит вдоль меня своими семимильными шагами, всю морду мне заплевал, а я в душе не еб… как найти радиоуправляемый фугас. Устал, нечеловечески, как скотина. Наверное, нервное…
Богдана Хмельницкого… Шли в боевом порядке, Егор немного в стороне, по тротуару. Стеклов шел рядом, но Егор сейчас не противился этому. Так случалось не часто, но вдвоем всегда веселее, пусть и в нарушение приказа.
— Слушай, мы как камикадзе… здесь. Скажи? — зевнув, сказал Стеклов.
— Да… наверное… — рассеянно ответил Егор, — хотя знаешь, — Егор сделал паузу, подумал, — наверное, нет.
— Чего это — нет?
— Ну, не похожи…
— Ага, особенно ты! В зеркало посмотри! Тебе еще белую повязку с красным солнцем…
— А-а! — догадался Егор. — Ну, если только так…
— И так, и так… Два дня подряд подрываемся! Точно, как камикадзе-смертники!
— Смертники… — повторил Егор, словно впервые в жизни произнес это слово, — аккуратно. — А ты что-нибудь знаешь о них?
— Ну… так-то — да!
— И что? — спросил Егор. — Кто они? Чего хотели?
— Умереть… Умереть за… — Стеклов не находил нужного объяснения.
— За что? — торопил Егор.
— За… победу, наверное! За Японию, — сказал Владимир.
— Вот! Но мы-то вроде не хотим умирать… за Японию. Ты хочешь?
— За Японию — нет.
— А за победу?
— За победу? Здесь? Мы вроде как уже победили… Умирать не охота!
— Вот и я — не хочу. Значит, мы — не камикадзе.
— А кто мы?
— Не знаю.
— Ну, а что? Камикадзе, что, все хотели умереть? — спросил Стеклов.
— Кажется, да.
— Не, ну мы тогда кто? — Стеклов огорченно развел руками.
— Саперы.
— Саперы! Я вообще — кинолог, а погибнуть могу как сапер, но от этого я сапером быть не могу!
— Ну и камикадзе тоже!.. — не соглашался Егор. — Напишут тебе в личном деле и захлопнут его в архиве: подорвался на фугасе…
— «Погиб смертью храбрых»…
— Да кто тебе сказал, что «храбрых»? Егор с усмешкой поглядел на Стеклова. — Так, по неосторожности… ошибся…
— Ага! Ходишь, ищешь, и ждешь когда тебя… Не, точно — камикадзе!
— Да будь… — буркнул Егор, махнув на Стеклова рукой. — Читал как-то одну книгу, написал какой-то Ино… Ино… Гути-Гури… Иногути или Иногури… не помню; ну, да ладно, суть не в этом… Про камикадзе — она. Так вот, среди тех, кто воевал и видел камикадзе, и сами камикадзе не нашлось человека, который бы мог ясно выразить — кто камикадзе, а кто некамикадзе; и кто были те люди, которые также шли на верную гибель в атаку, на танки, на… Вот, Матросов, на пример, он — кто? Камикадзе, по-твоему?.. Сознательно же лег на амбразуру.
— Матросов — самый настоящий «камик»! — Стеклов, обернувшись, поглядел на своего кинолога, идущего по центру дороги.
— Никакой он не настоящий. Камикадзе — это целая философия, а не то, что ты называешь. Народ изучает их, рассматривает через призму культуры, как феномен, — сказал Егор.
— Ну, а я, что, не феномен? — возмутился Стеклов.
— Ты — русский дурак! — беззлобно сказал Егор. — Все этот наше западное сознание, потому мы не можем понять. Вот, к примеру, в каждом из нас живет ощущение некой неуязвимости… Ты же все равно уверен, что тебя не убьют? И даже несмотря на то, что совсем рядом гибнут люди, товарищи… Ты же рассчитываешь каким-то образом избежать смерти?
— Рассчитываю!
— Уверен? — спросил Егор.
— Уверен!
— Значит, ты, не готов умереть!
— Конечно, нет! — возмутился Стеклов.
— А я — не уверен! — не согласился Егор. — Смерть настолько близко, что я верю и в обратное… А объяснить не могу! Загадка! Так и с камикадзе. Они до сих пор остаются для всего человечества загадкой японской культуры, японской души. Никто еще не разгадал ее. Невозможно, понять их сложные чувства… Собственно, как и наши… Попробуй, разберись в себе?.. Я видел документальную хронику про Перл-Харбор. Смотрел с оцепенением, забыв себя, но в тоже время во мне было какое-то необъяснимое уважением к ним и чувство горечи, смотришь, как они жертвует ради своего дела, своей победы, самым дорогим, что у них есть — человеческой жизнью! Люди решившиеся на самоуничтожение… — они как гипноз! Вот мы, не решили, но можем это сделать в любой момент, — шансов уйма! Вот они все под ногами! — Егор пнул от себя сухой комок глины и посмотрел по сторонам. — А кто-то смотрит за тобой, сжимая в руке пультик управления адской машиной… А мы со знанием дела, что собственно является ошибочным предположением, идем, мы же тоже знаем, что он где-то сидит, ждет, чтобы убить нас!
— Да! — мучительно согласился Стеклов. — Только вряд ли он испытывает к нам уважение.
— Вот и смотри: исход этой войны вроде как понятен — мы все же победим; но тогда для чего мы ходим здесь, совершенно неготовые совершить акт самоубийства, на который нас обязывает Родина… командование… или все-таки долг? Хрен его знает?!
— Я никому, ничего не должен! — возмутился Стеклов.
— О как, ты заговорил! Должен! Ты дал клятву, присягнул на верность, исполняй!
— Гибнуть-то я не клялся!
— А это случай. Мы отчаянно разминируем иногда неразминируемое… По крайней мере, даже не имеем четких инструкций, как разминировать эти «новые» фугасы — радиоуправляемые… Да чего уж там — разминировать! Мы по-хорошему найти его не можем, не успеваем! А если уж и находим… то ценой собственной жизни: «Один сапер на один фугас — отличный показатель!», и это слова нашей Группировки… Не мы говорим! Что это — нормально? Я думаю: нет! Это у нас — безвыходность. А у них — неспособность, нежелания что-то сделать… как будто они сами не знают что… Тут даже я уже соображать начал, надо ежедневно проводить ряд мероприятий, чтобы обеспечить нам нормальные условия для выполнения наших задач — разведку, засады, оперативную работу, разведывательно-поисковые мероприятия. Они, конечно, их проводят, да только не там где надо!
— В общем, мы знаем, что победим, сознательно идем… на смерть, а значит, мы — камикадзе, но
