только пешие…
— Пешие… — усмехнулся Егор.
— Пешие. — Повторил Стеклов.
— Ладно. Идем на ту сторону?
— Идем, — согласился Стеклов.
…Взрыв прозвучал как всегда внезапно и неожиданно… И снова со спины. Егор обернулся, увидев, как первый БТР, подскочив на огненно-черном облаке, опустился задними колесами на землю, еще какое-то время, колышась на рессорах.
Егор распрямился и побежал к месту взрыва.
— О, дали маху! — в голос ругался Егор, не обращая внимания на стрельбу.
Стеклов молча, бежал следом.
— С-сука! Опять фугас проворонили! — «Вулкан», «Водопаду», прием! — прокричал Егор в рацию.
— На приеме «Вулкан» для «Водопад»…
— У меня подрыв!
— Ммм… — промычала рация. — Потери?
— Уточняю!
Фугас взорвался на обочине, между двигающимися в боевом порядке БТРами. В боевом порядке дозора, между бронемашинами, тоже ходили бойцы. Глазам Егора сразу открылось, лежащее в стороне солдатское тело. Рядом с ним копошились еще двое. Это были разведчики — шли в прикрытии. Боец не пострадал — отделался парой ушибов и испугом. Под звуки извергаемого беглого оружейного огня Стеклов с солдатами подхватили раненного под руки и стащили с полотна дороги.
— «Вулкан», «Водопаду», прием! — произнес Егор в рацию, на этот раз более сдержанно.
— На приеме «Вулкан» для «Водопад»…
— 10–09, 10–32, 11… - доложил Егор об обстановке: о подрыве фугаса, и об отсутствии потерь, жонглируя цифровыми аббревиатурами…
Солдат-разведчик лежал сейчас у стены дома, куда успели оттянуться, подхватив его с дороги, из-под огня. Интенсивность стрельбы стала немного стихать, в результате чего стала звучать в виде не частой и одиночной. По характеру и звуку выстрелов, — предполагал Егор, — стреляющий был либо снайпер, либо стрелок, прикрывающий отход нападавших, а потому проверять, насколько стрелок был профессионален, в своем деле, — желания было мало. Егор нашел глазами Стеклова. Тот сидел рядом с кинологом с собакой, поглаживая ее, тоже был мрачнее тучи, думал о чем-то своем. Егора не заметил.
Разведчики не стреляли. Укрывшись, выжидали прекращение огня под забором брошенного богатого дома, из красного кирпича.
БТРы, под прикрытием которых, группа оттянулась в частный сектор, тихо фырча двигателями, стояли в глубине проулков рядом с саперами.
Егор сидел на корточках. Неспешно курил. Часто сплевывал на землю, перед собой, туда же, где чертил притушенной спичкой незамысловатый крестик… перекрёсток. Тут же ловил себя на мысли, что не совсем понимает, что рисует, и что хотел нарисовать, — крест, перекрёсток или что-то другое, или то, что ждёт, как ему казалось, всех в конце этого злосчастного пути? Конец! Мысленно отнекивался. Просто царапал землю, ковырял, и без того, ее многострадальное тело.
Егор посмотрел на солдата. Боец разведывательной роты с потускневшими глазами, «холостил» подкатываемыми рвотными позывами, икал, манерно напрягая лицо и щёки; задерживал дыхание. Ему было плохо. Его контузило и в придачу, он получил несколько ушибов от летевшего гравия и камней:
«Можно сказать: по-вез-ло, — мысленно произнес Егор, деля слово на слоги, как если бы произнес: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — Егор, так же мысленно перекрестился. Не хотелось «этим» сеять в чужих глазах панику. — Слава Богу, руки-ноги — целы… Все остальное поправиться, — безмолвно утешал Егор раненного разведчика. Сидел, смотрел на солдат, на их вопросительные лица с мучительно-уставшими глазами, думал. — Смотрят безразличием, — глядя на них, Егор стал часто задаться вопросом: зачем и почему он и они здесь? — Часто, не мог себе ответить… — Политика? Деньги? Звания и должности? Награды? Что?.. Политиканы и сами подзабыли истинную причину войны. Давно уже на этом «отмывают» деньги! Хотя не факт, наверное, для всех по-разному… Но это точно не моё место, ни то место, чтобы зарабатывать. Звания и должности — не вечны… И звания и должности хорошо присваиваются и не в «стреляющих» местах, теплых и уютных, нормированных и денежных… О наградах, тоже, вряд ли кто-то думает во время боя. Тем более каким-то образом планирует их получение, хотя… мир продвинутых военных коммерсантов разнообразен…»
Стрельба стихла.
— Ну что, пошли? — скомандовал Егор, выпрямляясь в рост.
Солдаты мрачно смолчали, и грузно, словно успели окаменеть за это время, по одному, стали выдвигаться на дорогу, выжидая некоторое время, пока настраивалась положенная друг от друга дистанция, положенный интервал.
Задумчиво и сурово Егор посмотрел на дома, со стороны которых велся огонь. Обернулся на Стеклова.
Стеклов поднялся и, поравнявшись, ткнув Егора кулаком в разгрузочную грудь жилета:
— Я же говорю — камикадзе!.. А ты еще противился… не соглашался чего-то!..
Разведку благополучно продолжили. Ссутуленные недавним страхом солдаты разгибались по мере движения.
«Что же всё-таки ведёт человека по этому пути? — продолжал думать Егор. — Что?.. Родина? Отечество?.. Частично, наверно, да. Патриотические нотки безработицы и нищеты достаточно жестко подталкивают на этот путь. А дальше? Дальше, все как по нотам… Возвращение в Тмутараканью иной раз не сулит ничего хорошего… Я вот… смотрю на своих солдат и… Кто, из солдат, знает эту родину? Кто знает, с чего она начинается? Кто её видел? Кто из них видел её столицу? А если, не видел? Какой она представляется восемнадцатилетнему солдату с поселка Новая Иня Хабаровского края или села Троица Красноярского? Куда можно только на вертолёте, да на дрезине добраться… Знает ли он, чем живёт Москва днём, и как живёт она ночью?.. Вряд ли! Скорее он знает её по учебнику истории, и то, что «нет никого и ничего, и не может быть выше Москвы»… Кто мы — люди, защищающие Отечество? И кто мы для отчизны? Только ли идеологически «заражённые» её защитой, мы сломя голову несёмся на амбразуры? Гасим их свинцовый огонь своими объятыми пламенем грудными клетками. Или «захваченные» идеологией спецназа с готовностью кладём всё: жизни, здоровье, отвагу, честь, на алтарь её проповедования. А что взамен дает она? Чем она нам платит? Выстрелом в спину?»
…Для самого Егора, слово Родина, потерялось еще где-то в далеком детстве. В ворохе детских машинок и автоматов, и осталось там за ненадобностью. Родина тоже о нем не думала. Конечно, мама воспитывала в нем чувство любви к родине: через интересные книги, или, например, через малоизвестный рассказ Алексея Толстого «Русский характер», и даже говорила, что назвала его в честь главного героя — Егора Дремова. А Егор, наверное, как и многие мальчишки того времени, рос на фильмах про войну, Великую и Отечественную. На подвигах простых людей, проявлявших чудеса мужества и героизма, стойкости, выдержки и терпения, чести и отваги, ловкости. Ловкость, в понимании Егора, тогда была почему-то первостепенным качеством героя, возможно потому, что герой всегда оставался жив. Смотрел старые фильмы — «В бой идут одни старики», «Они сражались за Родину», «Офицеры»… Для Егора фильм «Офицеры» — стал главным фильмом его жизни; его становление, как мужчины, а позже, и как офицера, началось именно с него. А тогда, в далеком детстве, мама, наделав гренок, садила его смотреть этот черно-белый фильм. Егор смотрел и жевал хлеб… Все рухнуло с началом девяностых.
Его отца, рабочего завода, с двадцатилетним стажем, сначала продадут в частные руки, вместе с заводом, а позже уволят, тоже, за ненадобностью. А Егор, Егор пойдет в «бесплатные» военные. Родину, тогда, только ругали. Хотя никто в семье не говорил и не думал о ней каждый день, за ужином. И только с началом войны Родина вспомнила про Егора…
Закончив разведку, возвращались верхом. На БТРах. Егор был рассержен:
