неразгаданной Военной Тайной солдатской стойкости, отваги и мужества… Есть одно предание, мне его один чеченец рассказал, — русский чеченец, — непонятно к чему поправился Егор, — оно гласит, что когда все русские ушли за Терек, то остался в Чечне один только русский, на своем прежнем месте жительства, по имени Тарас. Он был человек зажиточный и мужественный. Жилье его было выстроено на развесистом дубе; под ним содержался его скот и пчёлы. Так, один, он провел ещё два года. Слух о его богатстве распространился между чеченцами, но храбрость его, удерживала их от злокозненных покушений. Однажды, два зумсоевца, из Аргунских фамилий, польстясь на его богатство, вознамерились убить его. Напасть открыто они не решались, — трусоваты оказались. Они сделали засаду за кустами: привязали фитильное ружье к дереву и навели его на дверь Тарасова дома. Беспечно возвращаясь в свое жилище, он не заметил засады и зумсоевцы метким выстрелом убили его. Но и мертвый, он не свалился с ног, а умер, прислонившись к двери, и был ещё им страшен. Полагая, что он применяет против них хитрость, они только через два дня удостоверились в его смерти и тогда забрали его имущество… Всё-таки, есть что-то в этих русских — особенное, душевное и не разгаданное, а?
Стеклов встал из-за стола первым. Следом встал Егор, сметя крошки со стола, он бросил их в огонь печи. Поковырялся щепой в горящих дровах. Какое-то время сидел, глядя на огонь, тихо и беззвучно, «ковыряясь» в своих мыслях и чувствах:
«У мужчин гораздо меньше возможностей, в сравнении с женщинами, бороться со стрессами. Плюс ко всему, мужчины, это делают молча, глубоко в себя, наедине с собственными переживаниями, несут этот груз в одиночку, как несут солдаты тактический ранец… На самом деле, на войне, никто не пьет от безделья, у некоторых, здесь, просто на просто, нет этого времени. Это время — равно мгновению, с которым мысль может пронестись через сознание, тут же покинув голову. Здесь нет выходных, и всегда формальны праздники и дни рождения… Жизнь на войне — череда смертоносных стрессовых «эпизодов», с которыми нужно как-то справиться… и пьют здесь, чтобы их укротить, обуздав страх смерти».
Егор дотянулся до ежедневника и выпустил карандаш на волю…
На улице лил дождь.
«Я люблю дождь, — думал Егор, шаркая ногами по слякоти. Егор намеренно шел через лужи; презирая лужи, мочил ноги. Конечно, дело было не в ботинках, полных воды, в которых были холодные ноги, по синим эластичным артериям которых, текли мерные прохладные мысли. Дело было в состоянии сердца, в состоянии души. — Я люблю дождь! Я люблю его за то, что находиться под ним приятно… Дождь — мне приятен. На каком-то этапе соития с ним, я ощущаю, что един с ним, как одно целое. Я ощущаю стихию внутри себя, я чувствую себя её повелителем, а потому не редко и намеренно стараюсь, оказаться под ним, в единочестве. Гулкий, а иногда и звонкий шелест миллионов-миллиардов капель воды меня успокаивает. Мне приятно быть в эпицентре непогоды, чувствовать на лице освещающие капли дождя, вдыхать его озонированную свежесть, легко преодолевая неприязнь дождевой сырости… — задумчиво шагая по дороге, Егор скинул капюшона, поглядел назад, по сторонам, взглянул на небо. Глубоко втянул сырой воздух носом. — Обожаю запах дождя. Этот запах, у меня ассоциируется с раем — неповторимый, кристальный, колкий; когда вдыхая, словно заглатываешь тысячи иголок, прошивающие насквозь легкие… Это божественный запах, вобрал в себя целое собрание ароматов. Медленно наполняя им грудь, понимаю, что каждая травинка, почка, листик, песчинка земли, вложили в этот неповторимый запах свою частичку… он приближает к Богу! Я иду под дождем, прислушиваясь к тому, как промокает под ним, приняв его бой, моя вязаная шапочка; промокает насквозь. Просочившись через мизерные поры ткани, вода скапливается в волосах короткостриженной головы, и я чувствую как он, дождь, теперь «плещется» внутри, над ушами… Медленно намокает брезентовая «горка», тяжелеет и деревенеет ее ткань, осложняя каждый очередной шаг. Мокнет висящий на груди автомат, крупные капли воды, скатываясь, срываются вниз, к ногам, не в силах удержаться на его холодном суровом корпусе. Его создатель сделал его неприхотливым и терпеливым к ненастным проявлениям погоды, в частности к дождю, а потому он железно выдержан, стойко перенося тяготы военного бремени… Намокает «разгрузка». Заливает дождем торчащие подавателями кверху магазины, напружинено скалящиеся из глубины темно-медными пулями зубастых патронов. Дождь сбивает с них тусклую, пожелтевшую пыль… Промокают берцы, шагающие решительно прямо, совершенно не думая об очередном осторожном шаге, и они шаркают по пятакам образовавшихся на земле дрожащих луж. Ботинки полны решимости и горячности… Намокают носки, создавая неприятное трение ноги внутри ботинка. Немокнет только карта Грозного, сложенная и упрятанная в прорезиненный карман разгрузочного жилета… там же, немокнет мое сердце. Пока я иду под дождём, мое тело разогрето, и одежда не кажется неприятной. Я внутри стихии, я ею повелеваю, как повелеваю фугасами, минами и другой, разномастной, самодельной, взрывной дрянью, насаждающей многокилометровые городские дороги… Я единок с непогодой; но не один. Здесь и сейчас, нас, идущих под дождём, много. И никто из нас не страдает от его неприятной дроби, никто не ропщет; иссушает теплом своего тела сырость, изгоняет зябь, источая сладковато-приторное испарение. Никто не обращает на дождь внимания, потому что каждый, как и я, ощущает себя повелителем стихии; укротителем несовместимых, — огня и воды… Мы — повелители этого водо-огненного смерча! Мы — обладатели этого особенного дара, — укрощать стихию взрывных волн, — стихию черной воды, испепеляющей на своём пути всё живое. Мы — люди-драконы, — повелители дождей».
— Егор…жди! — услышал Егор со спины.
Оглянувшись, Бис заметил Крутия, торопливо бегущего к нему. Егор насторожился, живо оглядел боевой порядок дозора — вроде, все как надо…
— Что случилось, Юр? — взволнованно спросил Бис.
— Ничего… все нормально… с тобой пойду, а то скучно!
— Скучно? — переспросил Егор, не поверив ушам: — «Нашел, где веселье искать! Скучно? Нехватало, чтобы обоих разом еб. уло… вот тогда несоскучишься точно!» — подумал Егор, но ничего не сказал. Побоялся обидеть.
— Вован, сегодня, что не пошел?
— Заболел, говорит… А я точно знаю, что это у него «очковая» болезнь…
— Что это значит? Очкует, что ли?
