на нитку… Понимают ли я, что вы делает, или нет? — задал вопрос Егор. — Думаю, что понимаю: устали, и делаете это ненамеренно? Знаю, но…
Егор привел два трагических примера, но уставшим разведчикам, явно было не до них.
— Ладно, я все понял: сентиментальность и страх, в сущности, чужды вашим уставшим ногам и рукам… Я завидую вашему владению собой в сложных ситуациях и спокойствию в моменты опасности… — торжественно продолжил Егор. — Понимаю, что пустой болтовней и страшными историями — фугас не заменить, и предлагаю наглядный тому пример, что может произойти, когда вы накалываете коробочки и баночки! Дежурный! — крикнул Егор, чтобы было слышно в палатке.
— Я товарищ старший лейтенант!
— Через две минуты, здесь, на бетонной площадке перед расположением стоит письменный стол, на котором: сапёрный щуп, полиэтилен, электродетонатор, батарея «Крона», пищевая фольга, и пустая пачка от сигарет, понял? Повторяю: сапёрный щуп, полиэтилен, электродетонатор, батарейка, пищевая фольга, и пустая сигаретная пачка… Время — пошло!
Все было найдено очень быстро, по большей части из карманов: пакет — от печенья, батарея — из фонарика, пачка от сигарет с фольгой внутри, щуп, и детонатор.
Построенный перед столом личный состав роты, внимательно наблюдал за не хитрыми манипуляциями командира роты с пачкой сигарет и прочим. На всё это было затрачено не больше пяти минут. Ясные по-детски заинтересованные глаза солдат, терпеливо ждали, пока Егор с поразительной трогательной нежностью манипулировал элементарными вещами, — рвал, откусывал, сминал, скручивал, закладывал, и в конце любовно закрыв пачку сигарет, протянул ее солдатскому строю. Те, вмиг отпрянули, едва перед ними предстала заминированная пачка от сигарет.
— Ну что, кто проткнет коробку щупом? — спросил Егор.
Солдаты переглянулись. Ни один, бесхитростно радуясь, не соглашался этого делать. Солдаты отказывались брать ее в руки.
Бережно опустив сигаретную пачку на землю, Егор, протянул на этот раз сапёрный щуп в поисках желающего проткнуть пачку иглой щупа.
Но представленная процедура минирования, конечно же, сыграла свою роль, а потому желающих опять не оказалось. Егор не стал настаивать. Упершись иглой саперного щупа в картонную стенку сигаретной пачки, лежащей на земле, Егор отвернул лицо в сторону, с силой надавив на щуп. Металлическая игла, прошила две пластины из фольги, проложенные между собой свёртком обычного полиэтиленового кулька, игравшего роль диэлектрика, и замкнула электрическую цепь примитивного взрывного устройства. Раздался громкий хлопок. Момент испарившейся пачки, словно из шустрых рук иллюзиониста, был встречен шквалом по-детски восторженных криков и аплодисментов…
Сегодня, 15 февраля, работаем параллельно со «спецами», теперь спецназовцы обеспечивает мою работу… По утрам, иду по маршруту, наступая на их головы — лежат повсюду…
Сегодня, нечаянно, запнулся за ствол пулемета, что торчал из-за угла частного дома, он сбалансировав на сошках, ударив солдата прикладом по подбородку…
Кривицкий на своем маршруте обнаружил фугас. Когда обезвредили, перекрывшись «Пеленой» (экспериментальный образец прибора подавления радиосигналов) и прибор выключили, на него по рации вышли «чехи»… Правда, назвали его моим позывным: «Что, «водопад», нашел… — говорят, — у нас их много, не волнуйся!» Дерзкий Генка их обматерил; а что ему волноваться, — «водопад», — это же я…
Сделав запись, Егор отстранился от дневника, лежал и смотрел перед собой, в никуда:
«Что за профессия такая? — думал Егор. — Предполагает на фоне небольших привилегий — одну повинность — пойти в любой момент и умереть… — Егор снова склонился над дневником и аккуратными печатными буквами вывел на новой странице заголовок:
«Специально, предназначены, не жить…»
Мы работаем с одним из отрядов спецназа внутренних войск. Работаем… — написав это слово, Егор густо зачеркнул его, но потом написал его снова. Поставил три точки… тире; добавив через тире, — воюем! Мы встречаемся с этими ребятами и после совместных контр-тр-тр-тр… — язык не поворачивается выговорить! — подумал Егор. — Вот раньше… все было предельно ясно: специальной операции по уничтожению боевиков! Короче, — контрмероприятий… знакомимся, обедаем, разговариваем… в общем дружим. Скромно расспрашивая друг друга, рассказываем разные истории о жизни и о войне. Я все больше присматриваюсь, стараюсь слушать, но как оказалось мы все не очень многословны. Вдумчиво слушая, так же вдумчиво отвечаем, аккуратно подбирая ответы. В основном, в ходу, различные боевые эпизоды, так называемый — «обмен опытом»… Вот недавно, сидели и пугали друг друга «страшилками». И вроде бы, сначала, все это весело и даже как-то задорно слышится и рассказывается, будто бы истории, эти, не из жизни, а фильм пересказываешь — «Приключения Петрова и Васечкина»… А чуть позже, задумаешься над тем, что слышал и становилось страшно… Видения этих историй яркими картинками рождались перед моими глазами, пугали меня своей фатальностью и своей безысходностью, и порой мне казалось, будто я оказывался в самой гуще, когда-то происходивших не со мной событий. Многие истории, были настолько несправедливы по-своему драматизму и безжалостности, что хотелось выть от горя и ужаса, будто бы переживаешь свое собственное несчастье… — А может так все и есть? — задумался Егор. — Когда есть с чем сравнить… — Неожиданно возникающее между историями затишье, очень напоминающее поминальное, представлялось мне бездной, в которую рассказчик на мгновение проваливался, пока кто- нибудь, выскребая его оттуда, тут же старался разбавить случившуюся тишину забавной историей о войне. Забавной?! Всё же, спецназовцы — удивительные люди!.. Что может быть забавного и веселого там, где ежедневно, ежеминутно рискуешь своей жизнью, где все вокруг рушится, и гибнут боевые друзья? Я думаю, что такое происходит, не потому, что они безразличны к гибели других и не боятся своей. Не потому, что им нравится, когда все утопает в огне и хаосе. Не потому, что они жестокие и бессердечные, подчас к собственным товарищам, а потому, что маленькие радости, позволяют не сойти с ума в этом безжалостном и бескомпромиссном аду, как война… Мы много вспоминали. Шутили. Говорили о серьезных вещах; таких как: долг, дружба, мужество, трусость… семья, родители. Я всматривался в их лица, и они казались мне суровыми и черствыми, а взгляды — холодными и пустыми. Я всматривался, и думал: что если бы я встретил этих ребят в многолюдной толпе прохожих, догадался бы я, кто они? Нет, наверное, никогда. Они обычные с виду, но… в тоже время особенные. Специальные… Специально предназначенные… Будто бы не люди, а роботы, с полным отсутствием эмоционально-чувствительного пакета ощущений… Хотя, нет… Они такие же, как все. Они так же, как и все, вокруг… живут и хотят жить, любят и хотят быть любимыми… имеют семьи и радуются возможности находиться рядом с ними… они грязнут в бытовых трудностях обычного человека, вот только радость каждого прожитого дня должна быть, гораздо острее, в особенности когда в любую минуту можешь оказаться там, где придется рисковать жизнью ради других. И при этом, они не ищут популярности… И все-таки, что-то в них не так? Что-то настолько ярко выраженное, и в тоже время, замаскированное… незаметное… скрытое от невнимательного глаза… — Что же это? — оторвавшись от бумаги, снова задумался Егор. — Что же это? Не могу понять… что? Глаза! — неожиданно понял Егор. — Точно! — Суровые и уставшие, изучающие и источающие уверенность, невозмутимость и непоколебимую волю к победе… к победе любой ценой. Глаза, которые не улыбались, даже когда мы шутили и смеялись… они, оставались холодными, будто ужас увиденного и пережитого затаился глубоко на дне и застыл в них навечно, как в мертвых…
…Егор уснул.
— Товарищ старший лейтенант, вас командир бригады вызывает в штаб… — уже в третий раз произнес дневальный, пытаясь растолкать спящего Егора.
Егор открыл глаза:
— Что случилось? — быстро засобиравшись, спросил Егор. — Сейчас, что — утро?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант, вечер… Вы уснули…
— Вечер… — Егор, замер, приходя в себя. — Кто вызывает?
